Мы прошли магазин насквозь, миновали склад и через служебный вход выбрались на улицу, идущую перпендикулярно Красноармейской. Тут оказалось так же темно, как и в тот момент, когда мы угодили в «Тайм-код», но это ничего не значило – могли пройти сутки, причем в любую сторону.
Колючий осторожно выглянул из-за угла, и сообщил:
– Никого.
Ясное дело – чугунок либо убрался, либо еще не устроил засаду в развалинах. А окна, если он их расколотил, под влиянием темпоральной энергии склеились обратно. Вернулись к тому состоянию, в котором находились на момент возникновения аномалии.
– Вы как хотите, а я выйду в М-сеть, – сказал Синдбад. – На мгновение, чтобы уточнить время.
Я затаил дыхание – эх, если сейчас не девятое февраля, а скажем, первое марта...
– Переводите часы. Сейчас двадцать часов пятьдесят минут по Москве, – в голосе Синдбада прозвучало облегчение. – Эта штука продержала нас в плену всего час с небольшим.
Колючий перекрестился, а я с облегчением вздохнул.
Одно плохо – за этот час дубль мог ушлепать куда угодно, даже в другую локацию.
– Не самый худший вариант, – сказал я. – Хотя рыжим море по колено, если вы не знали.
То, что насчет моря по колено я слегка погорячился, выяснилось, когда мы добрались до улицы Черняховского. Неведомая сила содрала с нее весь асфальт и вырыла нечто вроде канала, наполнив его подозрительной маслянистой жидкостью. От резкого запаха, проникшего даже сквозь маску, у меня зачесалось в носу, а Колючий несколько раз чихнул.
– По колено? – Синдбад иронически покосился на меня.
– Нет, лучше в обход.
Слева канал доходил почти до самого метро «Аэропорт», и соваться туда, к проспекту, по которому носятся банды рапторов, не хотелось. Вправо наверняка тянулся до железной дороги, той самой, что идет вдоль Тимирязевского парка, а это приличный крюк.
– Предлагаю посчитать эту штуку мостом, – заметил я, разглядывая два дома, что стояли на разных сторонах канала и накренились друг к другу так, что едва не соприкоснулись крышами.
– Э, да они же готовы рухнуть! Это опасно! – занервничал Синдбад.
– Предлагаешь ждать перевозчика? – Я поглядел на него иронически. – На лодке по Пятизонью рассекает только Харон, а у него работы столько, что на живых он время тратить не станет.
Синдбад покряхтел, еще раз поглядел вправо-влево и согласился.
Добравшись до того дома, что находился на нашем «берегу», мы обнаружили, что это офисная десятиэтажка, каких много настроили во время экономического бума сороковых. Катастрофа покосила его, но не уронила, выбила все до единого стекла в окнах, а еще непонятным образом приплавила входную дверь к стенам так, что не осталось даже щелей.
– Придется через окна, – сказал я и глянул на Колючего. – Как твое плечо? Справишься?
– Я буду ангельски стараться, – пообещал мальчишка.
Я всегда таскаю с собой веревку с крюком на конце, порой она помогает выбраться из таких передряг, где ничего не стоит не только «Шторм», а вообще любое оружие.
Вытащив ее из рюкзака, я прицелился и швырнул вверх. Лязгнуло, крюк зацепился за подоконник на втором этаже. Я несколько раз дернул, затем повис всем телом.
– Держит, – подвел итог Синдбад. – Ну что, я первый? Если свалюсь – ловите.
– Как же – еще такую тушу ловить, – пробормотал я.
Синдбад ухмыльнулся и сноровисто полез вверх – таким вещам, насколько я понимаю, в армии учат. Исчез из виду, только мелькнули ноги, донесся стук, будто упал небольшой шкаф с фаянсовой посудой.
– Эй, все в порядке? – спросил я.
– В полном. – Синдбад высунулся из окна, целый, правда, слегка покрытый пылью.
– Теперь я, а затем ты сделаешь петлю, и мы тебя поднимем, – сказал я Колючему, и тот, вопреки моим ожиданиям, спорить не стал. Понял, должно быть, что если сейчас потревожить рану в плече, то заживать она будет не несколько часов, а сутки или даже дольше.
Вскоре я очутился в очень пыльной, очень захламленной комнате, бывшей когда-то офисом. На стенах висели выцветшие рекламные плакаты, с них улыбались неестественно красивые девицы, громоздившиеся у стен шкафы выглядели так, словно на них танцевали чугунки.
Следуя нашим инструкциям, Колючий пропустил веревку под мышками и обвязался. Мы с Синдбадом ухватились за нее, и, скрипя сервоусилителями костюмов, поперли беглого праведника наверх.
– Ну и тяжелый ты, прям как бегемот, – сказал я, когда эта операция была закончена.
Мальчишка посмотрел на меня свирепо, но вновь ничего не сказал – то ли начал привыкать к моим шуточкам, то ли понял, что непутевого и не дружащего с головой ходока по кличке Лис не переделать.
На крышу мы поднялись без особенных проблем и вскоре стояли у края пропасти, на дне которой виднелся «канал».
– Да, снизу это казалось поуже, – сказал Синдбад, разглядывая покатую крышу дома на другой стороне улицы, до которой было, если верить глазным имплантам, шесть метров с небольшим.
Прыгнуть на такое расстояние в боевом костюме – не проблема, но все одно страшновато.
– Я буду первым, – сказал я. – Эх, где наша не пропадала...
Я разбежался и оттолкнулся от самого края, сердце замерло, тугая воздушная ладонь ударила в лицо. А в следующий момент выяснилось, что лечу я прямо на торчащий из крыши железный штырь.
Невероятным усилием мышц я чуть отклонился в сторону, и штырь не вонзился мне в брюхо, а всего лишь скрежетнул по броне. Я шлепнулся набок, ушибив локоть, ощутил, как что-то неприятно екнуло в голове, и распластался на крыше, как морская звезда.
– Ты как? – донес участливый голос Синдбада.
– Нормально, – ответил я. – Прыгайте.
Колючий ядовито хихикнул, раздался топот, и кто-то приземлился неподалеку от меня. Через мгновение еще одна пара тяжелых сталкерских ботинок грузно ударила по крыше.
– Сам поднимешься, или помочь? – осведомился Синдбад.
– Не дождетесь, – ответил я, испытывая желание заснуть прямо тут. – Сейчас я встану, и мы пойдем.
Пошли мы так резво, что спустя час были у «Сокола», где благополучно перебрались через Ленинградский проспект и двинули в сторону «художественного пятна» – куска Москвы, где все улицы, даже самые крошечные, названы в честь знаменитых живописцев.
Там увековечены Левитан, Суриков, Врубель, а также менее известные парни с кистями.
Этот район сильно пострадал даже не от самой Катастрофы и не от последующих пульсаций. Ему досталось при попытке армии сдержать явившихся в московскую локацию биомехов. Тогда выяснилось, что остановить чугунков военные не могут, а вот сровнять с землей несколько кварталов – вполне.
Целых зданий тут не осталось вообще, так что пейзаж состоял из терриконов строительного мусора, воронок от бомб и ракет, и возникших немного позже зарослей автонов.
– Помню, я тут бывал. Давно, еще в пятидесятом, – сказал Синдбад, когда нашим глазам предстало то, что ранее было улицей Сурикова. – Здесь жила девушка, которую я любил.
Я хотел было вмешаться и прервать этот «вечер воспоминаний», но отвлекся, поскольку импланты сообщили мне, что в развалинах неподалеку кто-то есть. Через миг датчик биологических объектов выдал еще три «метки», неспешно двигавшиеся к нам со стороны улицы Левитана.
– Интересно, что с ней стало? – продолжал Синдбад. – Я...
– Потом поностальгируешь, – оборвал я его, а «меток» тем временем стало шесть, две новые возникли с севера. Стало ясно, что нас банальным образом берут в кольцо, и вряд ли для того, чтобы спросить о погоде и ценах на «Фричи». – Нас, между прочим, слегка окружают.
– Кто? – спросил Колючий.
– Шесть... нет уже семь шустрых пацанов с оружием, – сообщил я. – На рыцарей не похоже, те атакуют в открытую, а эти маскируются. Ну что, отступим, пока есть возможность?
Мы могли спокойно отойти в том направлении, откуда пришли, и выбрать другой путь к тамбуру. Сражаться неизвестно с кем мне откровенно не хотелось – лишняя трата времени, сил и патронов.
– Отходим, – кивнул Синдбад, и мы принялись отступать.
