Истленьев всегда молчал, а когда и заговаривал вдруг, то казалось, что это заговорило молчание.
МАРИЯ
Ах, что это с дождем?
ЛЕВИЦКИЙ
Разбился о каменную мостовую...
Прошло несколько минут молчания.
МАРИЯ
Который час?
ЛЕВИЦКИЙ
Никакого.
МАРИЯ
Так поздно?
ЛЕВИЦКИЙ
И так рано.
МАРИЯ
Истленьев, окна и вы — какая странная компания.
ЛЕВИЦКИЙ
И какая прозрачная, если не считать окон.
МАРИЯ
О чем вы задумались?
ИСТЛЕНЬЕВ
Я?.. Я только хотел задуматься, и... право же, ни о чем...
МАРИЯ
Где он?
ЛЕВИЦКИЙ
Между небом и выше...
После короткого стука вошли шумной ватагой Куклин, дама и прочие.
ДАМА
Как здесь тихо! А мы только что из-под дождя, привыкли к грохоту, стонам и железу. На улице — не души. Одни булыжники... Нет, по как здесь тихо! Куклин, скажите хоть что-нибудь!
КУКЛИН
Да, да, вы совершенно правы... Я счастлив, что промок...
ДАМА
А вы обращали внимание на то, что у часов — лицо слепого?
МАРИЯ
И правда, они идут наощупь.
КУКЛИН
И так же стучат...
Зажгли яркий свет, принесли чай, наступило оживление. При свете яркой лампы волосы дамы и остатки дождя на них засверкали. Все были поражены.
МАРИЯ
Какое чудо! Какая божественная красота! Еще мгновение — и зеркала встанут на колени...
ЛЕВИЦКИЙ
Черт возьми! Неужели мое лицо сейчас не бесстрастно?
КУКЛИН
Такого безумного золота я не видел даже в погребке... такой безумной груды!
ИСТЛЕНЬЕВ
Да... и какое прекрасное лицо, безмятежное... и вдруг — эти волосы...
КУКЛИН
Во время дождя всегда случаются какие-нибудь чудеса. То вдруг фонарь наденет на себя светящиеся струи, то вдруг — такое.
ЛЕВИЦКИЙ
Я никогда еще не видел у Истленьева такого лица... И увижу ли?
МАРИЯ
Он изменил своему обыкновению — никогда не изменять своему обыкновению.
КУКЛИН
Бедный Истленьев! — он сейчас что-то скажет или захлебнется молчанием.
ЛЕВИЦКИЙ
Бедный? Еще ни в один вопросительный знак я не вкладывал столько сомнения...
Эвелина (так звали даму) вскрикнула от неожиданности, увидев бледное лицо Пермякова и его неподвижно уставленные на нее глаза. Никто не заметил, как и когда он появился. Никто не слышал ни звука двери, ни звука шагов...
Из-за любви к числам Пермяков стал банковским служащим бухгалтером. Родители не одобряли этого романтического выбора. Им хотелось видеть сына художником или бродячим музыкантом. Что числа дают опьянение такое же, как вино или звезды, они не знали. Родители хотели видеть его поэтом, бродячим или оседлым — все равно. Когда он сообщил им о своем намерении стать банковским клерком, они чуть было не отвернулись от него (на северо-восток). Но его непреклонность вскоре смягчила их. Возвращаясь из мира чисел в мир нулей, он оставался наружно бесстрастным и спокойным. Когда однажды ему сказали, что даже по мнению ученых близится конец света, он произнес насмешливо: «Какого еще света?»...
