пленник? Но камин? Перо?
Старик поднял голову, задорно сверкнули голубые глаза. Губы его зашевелились весьма странным образом, но голос, прозвучавший почему-то возле самого уха, сказал по-русски:
— Здравствуйте.
На мгновение Николаю показалось, что он слышит совсем другие слова, заглушенные синхронным переводом, но он тут же отогнал эту мысль. Старик рассматривал его с искренним, доброжелательным любопытством.
— Кто вы? — спросил Николай. — Где я?
— Меня зовут Септимус, — ответил старик, — а на второй вопрос я отвечу, когда ты сядешь.
Высохшая рука, точащая из широкого рукава, как палка из мешка, указала на пристроившийся к столу табурет. Николай сел, чувствуя, что голова его сейчас лопнет. Рассудок, ошеломленный лавиной неожиданных событий, готов был выбросить белый флаг.
— Ты в тюрьме, — сообщил Септимус мягко.
— Что? — Николай не сразу понял значение сказанного. Он ошеломленно захлопал ресницами.
— В тюрьме, — терпеливо повторил старик, — в лучшей из всех. Как впрочем, и я.
В последней фразе ощутимо прозвучала грусть.
— Почему? — тупо спросил Николай.
— Что почему? — на лице Септимуса поднялись брови, похожие на приклеенные над глазами полоски белого меха.
— Почему в лучшей?
В голове была пустота. Все мысли куда-то делись, сметенные потрясением от того, что тщательно продуманная гипотеза о похищении пришельцами рухнула.
— А потому, что она живая, — охотно пояснил старик, и, видя состояние собеседника, добавил: — тюрьма, то есть.
— Как так? — услышав столь откровенный бред, Николай нашел силы удивиться.
— Очень просто, — Септимус улыбнулся. Видно было, что беседа доставляет ему удовольствие. — Мы с тобой находимся внутри громадного живого существа, как паразиты в кишечнике человека. Камеры наши плавают внутри нее, точно пузырьки в жидкости, и иногда могут соприкасаться.
Николай с ужасом огляделся. Все это, что он принимал за стены, пол, мебель — живая плоть? А из чего тогда сделана пища, которую он ел?
Его замутило.
— А кто нас… обслуживает? — после паузы спросил он.
— Она и обслуживает, — вздохнул старик. — Кормит, поит, выполняет кое-какие желания. Даже сейчас вот переводит нашу беседу. Без нее мы бы друг друга не поняли. Ведь, как я понял, мы из разных миров?
— К-каких миров? — Николай моргнул, облизал вдруг пересохшие губы. Мелькнула спасительная мысль, что он просто сошел с ума, что все происходящее — горячечный бред, а сам он лежит, надежно связанный, в палате соответствующего учреждения…
— Разных, — не обращая внимания на муки собеседника, сказал Септимус. — Ведь их много: вселенная — словно книга… ты знаешь, что такое книга?
Николай бездумно кивнул.
— Отлично, — старик продолжил развивать мысль. — Вселенная-точно развернутая книга, листки которой висят, не касаясь друг друга. Каждый листок — отдельный мир. Я понятно излагаю?
— Вполне, — нет, бред не бывает настолько реальным и продолжительным. Похоже, что все происходило на самом деле. От осознания этого Николаю стало еще хуже. — А где находится тюрьма?
— Судя по тому, что сюда пребывают преступники из самых разных миров, то она где-то на корешке книги, — ответил Септимус, почесав кончик носа. — Но где точно, я не знаю… как и многого другого!
— Но как я-то сюда попал? — давно копившееся возмущение прорвалось, наконец, громким выкриком. — Я разве преступник?
— Выходит, что так! — равнодушно ответил старик.
— Но я никого не убивал! Не грабил, не насиловал! — Николай вскочил, опрокинутый табурет со стуком отлетел в сторону. — За что меня сюда!?
— Тише, — Септимус поморщился. — Успокойся!
Но Николай его не слушал.
— Это несправедливо! — яростно орал он, чувствуя, как от прилива крови начинают гореть щеки. — Я требую адвоката! Где суд?
Сонливость накатила исподволь. Словно тяжелая и теплая волна она ударила сзади, и Николай неожиданно ощутил, что глаза его закрываются, а сам он падает.
Уснул он до того, как рухнул на пол.
Очнулся он в собственной камере. Ярости больше не было-только удушающее чувство бессилия. Скорчившись на кровати, Николай некоторое время судорожно рыдал, истово надеясь, что в этот момент его никто не видит.
Справиться со слабостью удалось лишь ценой значительных усилий.
— Вот, значит, как тут справляются с буянами? — прошептал он, невидяще глядя в стену. — Усыпляют? Хорошо, я буду спокойным, — он не сомневался, что тюрьма слышит его и понимает, — но я хочу еще раз увидеть Септимуса!
Сказав так, он встал и пошел умываться.
Но ждать новой встречи пришлось несколько циклов сна. За это время камера еще больше приспособилась к обитателю. В ней появился журнальный столик с набором старых газет, книжный шкаф, набитый почему-то исключительно детективами, и даже ванная.
Тюрьма как могла, заботилась, чтобы заключенному было комфортно. И не только его телу, но и душе. Поэтому Николай особенно не удивился, когда, проснувшись в очередной раз, обнаружил в стене, на том же месте овальное отверстие.
На этот раз никакой пленки не было. Две камеры соединял прямой, точно стрела, проход длиной в несколько метров.
Септимуса Николай застал в состоянии размышлений. Старик полулежал в глубоком кресле, задумчиво отщипывая по ягодке от виноградной кисти, расположившейся в округлом серебряном блюде на его коленях.
— Здравствуйте, — сказал Николай.
Септимус вздрогнул, повернул голову.
— Здравствуй и ты, — ответил он, и в этот раз Николай успел расслышать чужие слова, прежде чем они превратились в понятную фразу. — Больше не будешь бузить?
— Постараюсь.
— Вот и славно, — вздохнул старик, усаживаясь поудобнее, — если я не ошибаюсь, то голова твоя пухнет от вопросов?
— Ну, в общем, так, — вынужден был согласиться Николай.
— Тогда садись и спрашивай, — Септимус указал гостю на табурет.
— Сколько я здесь пробуду? — спросил Николай, усевшись.
— Очень простой вопрос, — Септимус оторвал виноградинку, внимательно рассмотрел ее, и отправил в рот. — Логика давно привела меня к выводу, что сюда помещают только пожизненно.
Пол качнулся под ногами Николая.
— Откуда, — прошептал он, — откуда такой вывод?
— От верблюда, — не очень вежливо ответил Септимус. — Это тюрьма только для тех, кто совершил нечто чудовищное! За обычные преступления из собственного мира не похищают!
— Но я ничего не делал! — возмутился Николай.
— Делал, делал, — покачал головой старик и съел еще одну ягодку. — Только ты мог не осознавать, что совершаешь преступление.
— Как я тогда могу знать, за что здесь сижу? — возмущение бывшего предпринимателя достигло
