– Да только не надо…
– Все. Въехал. Ладно… Вова, тащи стиры[51]. Не коцаные[52]. Новую колоду.
– А ты не мог бы меньше вашей фени сыпать? – устало попросил Мостовой. – Я ведь на нарах не парился. И эту вашу дурь не слишком понимаю. Мне переводчик нужен…
– Да без проблем, Андрюха. Постараюсь. – По сколько ставим? По полтинничку?
– Хорошо, – Мостовой кинул в банк пятьдесят рублей, недоумевая по поводу настолько малой ставки. Взял карты в руки. «Две восьмерки?» – Еще давай. – Пришла дама червей. – Хватит.
Вова сдал Семе. Тот поднял карты со стола и нахохлился: – Еще. – Поднял третью карту и неопределенно хмыкнул. Потер в раздумье переносицу и сказал: – Хватит…
Когда вскрыли карты, выяснилось, что выиграл Андрей. На руках у Семы был сильный перебор – две десятки и семерка.
В дверь позвонили. «И никакого торга?!» – успел подумать Мостовой, пока из прихожей доносилась нетерпеливая заливистая трель.
– Что за дела, Сема? Какого х… ты меня сюда выдернул? – крайне возмущенным низким голосом выпалил, вваливаясь в комнату, рыхлый, женоподобный мужик с отвисшей мокрой верблюжьей губой, благоухающий хорошим дорогим парфюмом, в распахнутом на груди стильном полупальто из черного мягкого драпа, темно-вишневом шелковом кашне и темнокожих остроносых казаках внушительного размера. Влетел и остановился, как вкопанный: – Не п-о-онял, бля? А эти гоблины чего здесь делают? Ты чё, Дема? Я не понял? Я же сказал – в пятницу!
– Да все путем, Палыч. Не гоношись, – промямлил Сема, облапив его за плечи. – Все путем.
– Да что путем?! – нервно выдохнул вошедший и решительным жестом отстранился. – Все. Я ухожу. Никаких терок[53]. В пятницу.
– Да подожди ты, Палыч, у фраерка тема есть.
– Никаких тем! И не хрен калемасить[54]! Никаких звонков! – с нескрываемой злостью жестко оборвал его мужик и решительно развернулся к выходу из комнаты.
Сема дернулся следом. На какой-то миг прилип к его спине в дверном проеме, и они оба исчезли из вида. А через секунду раздался громкий шум в прихожей. Мостовой шагнул вперед, но ноги его неожиданно подкосились, поехали в сторону. Ужалила острая боль в затылке. И он, теряя равновесие, судорожно вцепился в край стола.
Очертания предметов дрожали и расплывались – словно в нестерпимо душный полдень над раскаленной от жара безбрежной марью. И, бросив безуспешные попытки сфокусировать на них свой взгляд, он снова безвольно смежил веки. Судорожно сглотнул, с усилием проталкивая в легкие густой и спертый воздух. Перевалился на бок. Подтянул колени к подбородку и снова застыл в неподвижности, осторожно прислушиваясь к своим ощущениям.
Сознание вернулось сразу – микромгновенной яркой вспышкой. Словно какая-то неведомая сила грубо оторвала его от пола, подбросила вверх. Встряхнула, заставив моментально прозреть и оглядеться.
Чужая, совершенно незнакомая чисто прибранная комната с совершенно пустым полированным столом-раскладушкой посередине. Книжные полки. Стулья – по углам. Крепкий терпкий запах мужского одеколона, пива и табака.
Мостовой с минуту постоял, тупо озираясь, сдерживая подступившие позывы рвоты. Зажал рот рукой и бросился в прихожую. Но, едва переступив порог, споткнулся и со всего маха приложился лбом к входной двери. Забыв о тошноте, схватился обеими руками за ушибленную голову. Развернулся, и в его расширенных зрачках заплескался страх. В двух шагах от него, уткнувшись носом в пол, на животе, подобрав под себя руки, лежал мужик в распахнутом драповом полупальто. И из его спины, точно между лопаток, по центру темной неровной лужицы торчала наборная эбонитовая ручка самодельного ножа. Андрей облизал пересохшие губы, провел ладонью по лицу. Поднес ее к глазам, и в груди похолодело. Она была в крови! Сорвался с места. Сдернул какую-то одежку с вешалки и, перекинув ее через плечо, одним уголком, стараясь не прикасаться к лужице крови на спине мужика, осторожно протер цветные квадратики наборной ножевой рукоятки. Отпрянул назад. Швырнул дерюжку в сторону. Еще раз огляделся. Схватил пакеты с купленными в столовке продуктами и, полою куртки аккуратно приоткрыв незапертую дверь, скользнул на лестничную площадку. Замер, напрягая слух. И тут же услышал топот где-то внизу – через два-три пролета. Метнулся вверх по лестнице. Быстро и тихо, стараясь держаться поближе к стенам, проскользнул на последний этаж и облегченно вздохнул – на квадратном, утопающем в потолке, обитом жестью чердачном люке не было никакого замка.
САЗОНОВ
– Так чьи, ты говоришь, орелики эти кровожадные были?
– Алины Савченко. У нее в «Нюансе» Дорофеев тогда начальником охраны числился. Ну, и по совместительству – альфонсом. Хотя, Андрей Степанович, там не сразу и понять-то можно было, какая же должность для него – главная… Она же баба, как ты знаешь, и сейчас еще на передок неистовая. А тогда – тем более. Она же в каждую ширинку при толковом мужике заглядывала, Катеринка наша неуемная. Ей же одного Савы никогда не хватало.
– Так это она с Глотовым тогда тайгу делила?
– С ним и делила. Решила всю добычу дериватов под себя подмять.
– А при чем тут шишкари? Это вроде не одно и то же?
– Не одно, но тоже – в тему. Лишняя копейка, как известно, – с боку не припека. Вот она издалека и подбираться стала. Так сказать – очередной акт устрашения. Чтобы, значит, Глотов посговорчивее был. Ему же, сам понимаешь, уступать ей лакомый кусок никак не хотелось. Вот и ерепенился изо всех его тщедушных сил.
– И как же ей удалось тогда сухой из воды-то выйти?
– Да очень просто, Степаныч. На суде выяснилось, что Дорофеев уже полгода как из «Нюанса» уволен. Да еще с неслабой формулировкой – за систематические нарушения трудовой дисциплины. То есть все эти последующие разборки в тайге – его сугубо личная инициатива. А она к этому формально никакого отношения не имеет. Естественно, никто в это не поверил, но никакие подозрения, как известно, к делу не подошьешь. Так и сошло ей с рук. Да еще поговаривали, что там и Арутюнян за нее нашим неподкупным служкам Фемиды по ходу щедро мазанул. Сам же знаешь, как это у них бывает. По таксе. В порядке вещей.
– Арутюнян? – без всякой интонации, словно между делом, переспросил Сазонов, а внутри уже все ликовало: «А вот они и армяне – нарисовались! Один конец-то все-таки нашелся!»
– Он самый – наш Самвел Вагранович – собственной персоной.
– Она вроде, Паш, после того, когда Савченко на зону определили, к нему переметнулась?
– Да есть такое стойкое мнение в народе, – рассмеялся Кислов. – В нашей же деревне ничего никогда не скроешь. На одном конце чихни – на другом откликнется. Он ее, по слухам, в администрацию и пристроил. Так сказать – свои глаза и уши. Чтобы нос по ветру держать, если что-то дюже вкусное отломится да с воза Тошиного упадет. Подхватить чтоб вовремя, пока другие не заметили.
– Ну, это понятно. Ладно, Паша, пока спасибо. Как только вернешься – сразу же ко мне заскочишь. Может, к тому времени еще какие-то вопросы к тебе появятся.
– Хорошо, Андрей Степанович. Сразу и подъеду.
Закончив разговор с Кисловым – к концу дня удалось-таки дозвониться, Сазонов надолго задумался. Теперь он уже был практически уверен в том, что второе появление на сцене армян вовсе не случайно. Уже можно было с большой долей вероятности предположить, что, прибившись под крыло Арутюняна, Алина Савченко с его помощью решила все-таки раз и навсегда свести счеты со своим старым недругом. Как и всякая баба, она наверняка причину всех своих бед дальше носа и не ищет, а потому Мостовой для нее, по идее, и есть та самая отправная точка всех ее последующих мытарств, та самая кость в горле, что до сего дня отравляет ей сам факт ее существования. И пока она с ним не расправится – покоя в ее душе не будет. Но вот дальше, дальше-то – сплошные потемки.
«Если предположить, что она его давно нащупала, – старательно анализировал Андрей Степанович, – то почему тогда сразу же и не разделалась? Почему так долго выжидала? Три года – срок немалый. Да полугода бы за глаза хватило, чтобы все окончательно улеглось и благополучно забылось, и связать с нею
