Я открыла общую тетрадку и принялась за чтение бесконечной саги 'Родные и близкие'. Значит, познакомились Миша и Оля, заключили счастливый брак; Миша был в прошлом боксер, располагал отдельными, апартаментами, набитыми всяким заграничным барахлом; Оля была девочка девятнадцати лет без определенных занятий…
– Мокрощелка, — прозорливо оценила Варвара.
Возможно… Словом, стали они жить-поживать, потом родился у них сынок; Оля стала веселиться с приятелями — Миша стал возражать; и супружеская жизнь дала трещину. Оля решила с ней покончить: договорилась с приятелями, сели они как-то все вместе выпивать, Миша зачем-то в холодильник полез — тут его топором и огрели, затем придушили и снесли в ванную.
– Омовение перед положением в гроб? — спросила Варвара.
Нет, чтобы кровь стекла. Оля потом уселась смотреть 'видик', а с утра Мишу выкинули на свалку.
– Дальше! — сосредоточенно скомандовала Варвара.
Две подружки из Подмосковья сидели на живописном берегу речки, попивали винцо; повздорили немного — одна другую взяла да и утопила.
– И что тут 'вкусного'? — хмуро поинтересовалась Варвара.
– Название речки. Очень красивое, говорящее прямо-таки.
— Ну?
– Эта речка называлась — Моча.
– Отменно! — кивнула Варвара.
– Дальше. Жили-были на одной лестничной площадке — молодой человек и молодая женщина. Сосед выпил вечером и направился к соседке в гости; заткнул ей рот кляпом, раздел и привязал ремнями к стулу.
– Банально, — поморщилась Варвара. — Хотя… Как это он ее употребил — на стуле?
Вовсе нет, у него и в мыслях не было лишить соседку чести. Он ее просто — обглодал.
– Что-что?
То, что слышала: обглодал… Начал ее кусать, отрывать куски мяса. Он так соседку объел, что ее едва в реанимации откачали… Потом вот еще… Молодая мамаша двадцати трех лет так извелась от плача девятимесячного ребенка, что взяла да и проткнула его кухонным ножом; потом легла спать, и говорят, хорошо выспалась… Налей-ка, Варя, сейчас мы переходим к роковой теме лесбийской любви…
– Я за это пить не буду! — вспыхнула Варвара. — Ненавижу педиков и лесбиянок!
Можно и не пить, а просто понаблюдать за развитием сюжета; собрались четыре девочки на квартире и стали друг дружке доставлять всякие удовольствия; потом кто-то кого-то приревновал; обиженная в лучших чувствах завалила разлучницу на пол и до смерти истыкала ножом.
– Ненавижу педиков и лесбиянок, — опять подтвердила прочность своих рабоче-крестьянских моральных устоев Варвара.
Можно и про нормальных: вот в Орехово-Борисово внук собрал приятелей, сели выпивать, мальчик отключился; а тут его бабушка пришла, принялась молодых людей укорять, что спаивают ее внучка, — ребята ее и покрошили на мелкие куски…
– Фигурально, так сказать, выражаясь? — сухо осведомилась Варвара.
Ну, отчего же — в прямом смысле слова: иначе бабушку нельзя было бы упаковать в ящик из-под телевизора, а по частям она как раз уместилась. Ящик отнесли на балкон. Самое интересное, что юноша вспомнил про бабушку только через четыре месяца. Или вот еще сюжет из семейной жизни. Жила-была семейка: он, она, двое детей; к папе с мамой часто любители винца захаживали; сидели как-то большой компанией на кухне, папа позволил себе что-то нелюбезное в адрес мамы произнести — ну и мама со товарищи папу, как свинью, ножом прикололи…
– Дальше!
Постой, это еще не все… То ли у них закуска кончилась, то ли просто охота к нестандартным ощущениям пришла, — словом, папу тут же освежевали, вынули у него сердце и зажарили на сковородке; дети, понятное дело, при сем присутствовали.
– Ё-мое! — густо прогудела Варвара; наверное, ее окраинная закалка дала трещину. — Перерыв! — она вышла из-за стола, достала из мойки пару стограммовых граненых стаканчиков и початую бутылку водки. — В самом деле — не город у нас, а Огненная Земля.
Под водочку с селедкой я не спеша прочла фрагменты другой саги — 'Лучше быть бедным и живым, чем богатым и мертвым'. Действовали в ней так называемые 'новые русские' — точнее сказать, они не столько действовали, сколько выполняли роль мишеней. Генерального директора взорвали в машине вместе со всем семейством. Директора товарищества с ограниченной ответственностью расстреляли из автоматов возле казино. Директора совместного предприятия разорвали на куски гранатой. Какую-то предпринимательницу двое суток насиловали и пытали электрическим током, а потом утопили в колодце. Директора крупного концерна грохнули прямо на выходе из ресторана…
– Кто таков? — вяло поинтересовалась Варвара.
Я назвала фамилию.
Варвара присвистнула: человек очень заметный, такие без охраны шагу не ступают; даже когда они в постели с любовницей, кто-то из ребят держит свечку — тем более в кабаке…
Я перечитала свои записки.
– В этом эпизоде много неясного… Он выходил из дверей ресторана и ни с того ни с сего опрокинулся. Никто ничего не мог понять, звука выстрела не было слышно; шел себе человек, шел и вдруг свалился, как подкошенный. Потом, правда, установили, что выстрел все-таки был — неизвестно откуда. И — что характерно — одиночный. Странно: в джунглях Огненной Земли киллеры предпочитают палить длинными очередями, чтоб наверняка… Есть еще один сюжет, просто очаровательный, — вспомнила я, закусывая ледяную, ломящую зубы водку хлебной корочкой, — по нашей с тобой специальности.
– А кто мы с тобой по специальности? — угрюмо спросила Варвара; дав мне прикурить, она добавила: — Мы с тобой по специальности полное дерьмо.
Сославшись на 'служебную надобность', — десятый час, надо телек посмотреть, информационную программу! — она удалилась в комнату.
Я докурила сигарету и последовала за ней, уселась в мягкое кожаное кресло. Шел репортаж с какой-то глубокомысленной заседаловки. Сначала возник в кадре наш всенародно любимый президент — на совершенно брежневский манер он мучительно пережевывал какой-то суконный текст, не отрываясь от бумажки. Затем камера медленно прошлась по лицам граждан заседающих.
– Господи! — выкрикнула я, вглядываясь в знакомые черты: высокий упорный лоб, опрятная борода, седые виски, упрямо поджатые губы, насупленный взгляд…
Да, он вел у нас спецсеминар по Салтыкову-Щедрину, да, это он; до нас долетали слухи, что у него всю жизнь были неприятности, веки вечные он пребывал, как бы Трифонов выразился, в состоянии затира, затирали его; я прекрасно помню его изящные, тонкие (явно с двойным дном) пассажи относительно теории и практики социалистического реализма, саркастические шпильки в адрес 'живых классиков' и литературных генералов… Впрочем, в последние годы он часто мелькал — на телеэкране, в прессе, на всяких говорильнях.
Значит, пробился, наконец, в генералы — и не только литературные, но и во всамделишные. — У господ шестидесятников расстройство желудка, — прокомментировала Варвара. — Не у всех, конечно… — она кивнула на экран, — но у этих точно. Опасно хавать власть в таких количествах. Можно жидко обосраться… — она грустно взглянула на меня. — Ты что с Луны свалилась? Он же член президентского совета.
Мы долго молчали.
– Как ему не совестно? — тихо сказала я.
Варвара со стоном выбралась из кресла, где очень уютно сидела, поджав ноги и укутавшись пледом; подошла, указательным пальцем приподняла мне подбородок и долго изучала мое (должно быть, крайне растерянное) лицо.
– Тебя надо лечить! — серьезно заметила она.
В прихожей, помогая мне надеть куртку — я никак не попадала в рукава; то ли алкоголь сказывался,
