БРОСЬТЕ! ПОСТУПАЙТЕ ПРОЩЕ!
ВАМ ХВАТИТ ПОЛТОРА МИЛЛИАРДА В ГОД?
…работница прилавка медленно отступала, инстинктивно загораживая лицо руками, пятилась, а потом побежала.
Я подобрала камень, который предназначался мне:
КОНЕЧНО! КИРПИЧНЫЕ ЗАВОДЫ 'УНИТРОН'!
3
Кирпич — это был в самом деле обломок кирпича — я завернула в носовой платок и положила в сумку.
Зина спокойно наблюдал за мной.
– Это, милый мой, пуля, — объяснила я. — Моя. Кровная. Каждому из нас положена своя отдельная пуля. Это у русских людей на роду написано, — я почувствовала, как он напрягся, тем не менее продолжала. — Поскольку на каждого из нас положен свой отдельный рабочий. Знаешь, такой невысокий, старый, веки у него красноватые и взгляд покорный… Стоит перед горном раскаленным и пули льет… А куда мы направляемся?
Кажется, я застала его врасплох. Он притормозил у продовольственного магазина — извини, нужно сделать звонок! — прошел в будку; разговор длился не более минуты. Он почти ничего не произносил в трубку, а только кивал — утвердительно или отрицательно.
– Ты любишь пиво? — спросил он, трогая.
– Это немилосердно! — грустно ответила я.
Ничего… Я живо представила себе, как мы будем лежать в постели и в самый интересный момент извиняться: прости, но мне нужно выйти сделать пи-пи.
– Очаровательно! — крикнула я, когда мы припарковались у центрального входа ВДНХ. — А в какой мы пойдем павильон? 'Коневодство' или 'Культура'?
Кстати, разница между ними у нас тут, на Огненной Земле, несущественна, и даже в 'Коневодстве' человек чувствует себя комфортней: не так воняет, и никто не закатывает у тебя над ухом оглушительных истерик — кони существа смирные и душевные, в отличие от деятелей культуры.
Сто лет не была в этих помпезных интерьерах… Когда-то под нашим старым добрым небом дети частенько приезжали сюда: бродить по аллеям, каменеть перед торжественными зданиями, обмирать от восторга у фонтана; здесь можно было провести весь день и не заметить, как на купола здешних дворцов и храмов медленно опускается бордовый отблеск закатного солнца…
Сбоку от касс стоял нищий с безумным и дремучим лицом, плечо и рукав его пиджака были чем-то перепачканы; приглядевшись, я определила, что это сырое яйцо; наверное, какой-нибудь молодой веселый туземец подошел да и кинул яйцо в этот впалый, предсмертно потный висок старика — что ж, такие милые невинные забавы вполне в духе наших литературных текстов… Меня чуть не стошнило: аппетитное зрелище в качестве аперитива перед заходом в пивную.
– Как это мило с твоей стороны, — сказала я, когда мы остановились перед павильоном с вывеской 'Бавария', — пригласить меня на выставку достижений народного германского хозяйства!
Зина пожал плечами и смутился; в моменты смущения в лице его особенно отчетливо проступает детское начало, и он в самом деле походит на маленького Оливера Твиста из мюзикла; его хочется по- матерински прижать к груди, гладить по голове и целовать в макушку.
Мы оказались в чистеньком (немцы же!) просторном зальчике, уставленном деревянными столами. Народу хватало. Мы составили компанию угрюмому человеку с огромной головой и неземным лицом — возможно такие лица встречаются в иных цивилизациях, но у нас я такое вижу впервые. Оно было грубо — тяп-ляп ~ слеплено скверным ремесленником, наметившим, набросавшим все присущие человеческому лицу черты, однако совершенно не утрудившимся их обработать, сгладить линию и подточить углы. Кроме того, этот ремесленник имел весьма отдаленное представление о таком понятии, как масштаб. Все было огромно, все вне масштаба: выдающийся вперед гранитный уступ лба, марианские какие-то глазные впадины, нос, широко раскинувший крылья, квадратный подбородок, в котором костного и мышечного материала было столько, что классическими геройскими подбородками можно было оснастить, как минимум, трех голливудских актеров.
Он сосредоточенно жевал и обильно заливал пищу черным пивом.
Я осторожно, точно ребенок, собирающийся нашкодить, бросила взгляд на Зину; он был отвлечен наблюдением за кем-то, закусывающим в другом конце зала, — я уже привыкла, что в общественных местах он впадает в какую-то прострацию, природа которой мне совершенно неясна; возможно, на него плохо действует толпа; сейчас он опять забыл о моем существовании, и я решила рискнуть.
– Послушайте, — шепнула я, перегнувшись через стол. — Вы давно не видели Виктора?
Сосед по столику сказал, что не видел Виктора — голос у него густой и гулкий; наверное, в грудной клетке этот человек носит, на всякий случай, китайский гонг, — какого Виктора?
– Какого, какого… Гюго.
Зина сдавленно застонал, но было уже поздно.
– Витек такой… — продолжала я наступать- — Он еще романы пишет; в одном романе у него есть парень — просто ужасно на вас похожий, я подумала, это вы автору позировали.
Сосед поднял глаза в потолок, сортируя свою умственную картотеку и, наверное, перебирая в памяти всех, кто в разное время лежал с ним на нарах, и, наконец, отрицательно покачал головой: нет, с таким Витьком он на карах не лежал.
Я осмотрелась. Чисто, опрятно, какая-то пивная геральдика на стенах.
Я не очень люблю пивные заведения, хотя с одним из них у меня связаны приятные воспоминания. Было это давно; кажется, я училась тогда на первом курсе, Панин, как старший товарищ и наставник (он учился на четвертом), потащил меня как-то в 'Яму' — была такая пивнуха в подвале на Пушкинской. По дороге мы зашли в магазин 'Дружба'; мне нужно было для домашнего чтения найти какой-то роман Карпентьера — однако кубинский отдел разнообразием не отличался. Панина я обнаружила в монгольском отделе: он уже пробивал в кассе три рубля.
– Дайте нам, пожалуйста, товарища Софокла в количестве десяти штук! — попросил Панин.
Девочка-продавщица — в ее лице чувствовалось что-то буратинное, жесткое, из дерева выструганное — перегнулась через прилавок и, приставив полукруг ладошки ко рту и почему-то при этом воровато озираясь по сторонам, трагически зашептала:
– Но ведь он на монгольском языке!
– Я знаю! — гордо ответил Панин и обнял меня. — Мы с девушкой коренные монголы, разве не видно?
Мы взяли десять экземпляров книги, на обложке которой стояло: 'ЭДИП — ХААН', и отправились в 'Яму'.
Выпив пару кружек пива, Панин протянул мне книгу и сказал, что сейчас мы будем представлять 'Царя Эдипа' по ролям; это нетрудно — монголы же пользуются кириллицей, правда, не вполне чистой, а с какой-то своей бусурманской примесью, но это не беда: прочесть можно; мы стали разыгрывать по ролям настолько успешно, что постепенно к нашему столу собралась вся пивная.
– Ты не собираешься попробовать пива? — оторвал меня Зина от воспоминаний.
Нет, стану есть. Буду есть этот чудный овощной салат под каким-то неземного оттенка соусом, сосиски с квашеной капустой, эту сочащуюся соком отбивную с крендельком, а потом, конечно, эскалоп в вине — я буду есть долго, со смаком, потому что вдруг вспомнила про 'брата Йоргена'; к торжественному моменту Конца Света хорошо бы прийти с полным желудком — помирать натощак очень грустно.
Наконец, я насытилась, промакнула салфеткой рот и предупредила Зину, что теперь самое время
