– Нет, говоришь, денег? – насмешливо спросил Шукейри. – Жаль. Как говорится, если нет, чего желаешь, желай то, что есть. Глаз выше бровей не поднять. И он развел руками.
Встречу с руководством «Еврейского стража» рав Гиллель проводил не в гостевой зале, где он час назад принимал бедуина, а в своей библиотеке. В креслах, расставленных вдоль полок со старинными книгами и инкунабулами пятнадцатого и шестнадцатого веков, расположились рав Шмерел Шик, руководитель организации «Еврейский страж», его помощник, рав Шмерел Шерлин, а также рав Ешаягу Магид, глава ешивы, студенты которой одновременно являлись бойцами «Еврейского стража». Все присутствующие несказанно удивились, когда рав Гиллель, изложив суть дела, вместо исполнения заповеди выкупа пленных предложил использовать таинственного бедуина в качестве живца, на которого можно поймать Шукейри. Но рав Гиллель убедительно доказал, что спасение пленников превращается в свою противоположность, если провоцирует врагов на новые захваты заложников. И поскольку сейчас ожидается, что в ближайшее время одна за другой начнут прибывать группы репатриантов и по дороге из Яффо двигаться в сторону Иерусалима, необходимо во избежание прецедента не уступать негодяям, а разгромить их.
– Да, – согласился рав Шик. – Мы должны это сделать. Иначе грош нам цена. Чем мы, спрашивается, отличаемся от турок? Те тоже разводят руками, мол, что поделать! А все потому, что «Джехарт-аль- харабия» действует в Иерусалиме…
– И не только там, – вставил рав Шерлин, мрачно глядя единственным глазом, черным, как иерусалимское небо в новолуние.
– Шмерел, – строго сказал рав Шик. – У тебя нет монополии на горе. Тебя эти головорезы лишили глаза, у меня они отняли отца.
– Хевре{Товарищи (ивр.).}, – прервал их пикировку рав Гиллель. – Я отношусь с глубочайшим уважением к вашим потерям, но.
Это «но» прозвучало твердо, с понижающей интонацией, после него невозможно было поставить многоточие, а лишь точку или восклицательный знак. «Но» было приказом вернуться к делу.
– Я говорю, он действует в Иерусалиме и на дороге между Иерусалимом и Яффо. Но ясно одно – в Иерусалиме у него базы нет. А мы… так же, как у турок, у нас не хватает людей, чтобы контролировать весь город, но не это главное. Главное, даже в тех случаях, когда нам удается защитить от людей Шукейри какой-нибудь еврейский дом или поймать нескольких бандитов, грабящих на улицах людей под покровом ночи, мы никогда не знаем, ни где базируются основные силы разбойников, ни сколько их. Почему?
– Потому, – сказал рав Шик, – что они нигде ни базируются. Рав Гиллель не мог скрыть удивления.
– Да-да, – подтвердил рав Шерлин, – мы все пришли к такому выводу. Дело в том, что «Страж» уже лет десять как перешел к наступательной тактике. Как только в Иерусалиме или на дорогах,к нему ведущих, появлялась арабская или бедуинская шайка, мы не усиливали патрулирование наших кварталов и тем более окрестностей города, все равно это бесполезно. Вместо этого мы начинали собирать информацию о том, где предположительно базируются разбойники, выслеживать их. И рано или поздно обнаруживали их гнездо, после чего прямо там их и атаковали. Людей у нас для подобной операции хватает, народ натренированный – вон у рава Ешайягу в ешиве половина занятий посвящена Талмуду, а вторая половина – учениям на местности. Так мы накрыли шайку Абу-Касима, так мы уничтожили шуафатскую банду, мусрарскую банду, лагерь знаменитых «Птенцов Мухаммада». Но с этим Шукейри – все бесполезно. Стычек было – хоть залейся. Кровью. В одной из таких стычек я потерял свой правый глаз, в другой рав Носсон потерял отца, славного рава Элиягу, одного из основателей и бессменного вожака «Стража». Но где они собираются? Где прячут награбленное? Где хранят оружие? Мы обшарили Иерусалим и все его окрестности. Мы посылали дозоры чуть не до самой Яффы. В Латруне у нас были неприятности с монахами. Нигде никаких следов. Лишь недавно мы поняли, в чем дело – мы не можем найти базу разбойников потому, что ее не существует. У них отличная система связи, так что они могут собираться, когда хотят и где хотят, для своих бесчинств. У них хорошо налажен сбыт награбленного, так что ни в каких складах они не нуждаются. Из денег, вырученных за продажу награбленного, все необходимое для общего дела закупается немедленно и распределяется среди бандитов, а оставшиеся деньги тоже распределяются. Так что эта «Джехарт-аль- харабия» совершенно неуловима и неуязвима. И сейчас нам действительно предоставляется редчайшая возможность покончить с ней. Взяв взаложники десятки людей, они вынуждены для их охраны также мобилизовать десятки – ведь убеги от них хоть один, вся затея окажется под угрозой. То есть сейчас где-то в окрестностях Иерусалима все воинство собралось практически в одном месте. Что вы предложите делать, рав Гиллель?
Опустела служившая Махмуду Шукейри местом тайных встреч хижина неподалеку от могилы еврейского пророка Шмуэля. Главарь банды, взгромоздившись на одногорбого верблюда, двинулся в сторону Иерусалима, а Омар Харбони, оседлав своего гнедого Сариа, помчался в сторону Мухмаса, где за солончаком бедуины содержали пленников. Конь летел так, что в ушах свистело. Недаром Омар назвал его Сариа – Быстрый! Мимо проплывали голые горы, похожие на разлегшихся слонов, и круглые, похожие на кратеры, долины. Красоты природы не интересовали разъяренного Омара Харбони. Все рушилось.
Казалось, что проще – перебить сейчас всю партию иммигрантов, сообщить об этом во все европейские газеты, и на долгие годы перепуганные евреи забудут дорогу в турецкую провинцию Палестина. Главное, шум поднять. На это он мастер. Слава Аллаху, не зря помотался по миру, не зря освоил английский, как родной, не зря слал корреспонденции в разные английские газеты. Да они и сейчас с удовольствием напечатают его присланные под разными псевдонимами очерки о трагической гибели незадачливых еврейских репатриантов. И вернулся он в Палестину лишь по одной причине – он увидел, как Европу завоевывают евреи, как они захватывают банки, министерские кресла, места в британской палате лордов и во французском парламенте, как они вторгаются в науку, в культуру стран, давших им пристанище, как нарождается и овладевает умами европейцев новое, чисто еврейское по духу, движение за перекройку всего жизненного устройства, за изменение всего существующего строя во имя бредовых, неосуществимых идеалов, почерпнутых из видений их безумных пророков.
Увидел – и вспомнил. Они с отцом бредут по оливковым рощам. Небо не просто голубое, а какого-то зеленоватого оттенка, словно в тон кудлатым оливам.
– Омар, – говорит отец. – Много веков назад, еще до рождения пророка Мухаммада, до хиджры, один из наших предков был большим человеком при дворе какого-то персидского царя. Семейное предание рассказывает, что он участвовал в заговоре, целью которого было истребить всех евреев в Империи, а больше нигде тогда евреев и не было, следовательно, истребить вообще всех евреев на земле. В последний момент он испугался,предал своих соратников и тем самым спас ненавистный народ. Так вот он завещал своим детям из поколения в поколение передавать от отца к сыну – «чтобы искупить мою вину, боритесь с евреями, сражайтесь с евреями, губите евреев, уничтожайте евреев!»
У отца мокрое от пота старческое лицо с бордовыми прожилками на щеках и висках. Усы какие-то жидкие. Он не похож на воина Аллаха. Он лишь посыльный – от дальнего безымянного предка к нему, маленькому Омару, который с утра до вечера носится с приятелями по родному Наблусу и у которого вечно заложен нос, а на руках цыпки.
– Папа, – спрашивает он. – Скажи, что такого сделали евреи, что их нужно уничтожать?
У них в Наблусе евреи не жили, но он иногда встречал на улицах города евреев, приехавших по торговым делам. К тому же, играя с приятелями в Дубраве Учителя, часто видел, как они проезжают в повозках по каменистому тракту Иерусалим – Тверия. У некоторых из них на головах были тюрбаны, точь-в- точь как у арабов; другие, из северных стран, одевались странно. Особенно поразили Омара огромные плоские меховые шапки, которые он не раз видел у «северных» евреев. Эти евреи выглядели совсем чужими, но ни капли не страшными, даже какими-то жалкими... вроде как папа.
– Они – да постигнут их вечные муки! – хотят захватить весь мир, – говорит отец, и в голосе его появляется неслыханная доныне твердость. – Им так велит их вера. Они хотят захватить весь мир и переделать его. Они считают себя рукой Аллаха.
– Папочка, – шепчет Омар. – Но ты же сам говорил, что в мире ничего изменить невозможно, что все происходит по воле Аллаха, чего же нам бояться?
И тогда отец, оглянувшись по сторонам, словно в страхе, что его кто-то услышит, склоняется к сыну и, нависая, тоже переходит на шепот:
