– Плохой план, – мрачно ответил Натан.
– Почему плохой?
– За полтора-два часа далеко не уйдем. Арабы быстро, быстро почуют неладное. Погонятся за нами или же мобилизуют боевиков из окрестных деревень. Прочесывать местность. Так что зря ты обещал арабу – буду, мол, каменной стеной. Если что – мы здесь бессильны. Даже ЦАХАЛ сюда не сунется – в зону А{По соглашению с Палестинской автономией, «Территории» делятся на зону «А» (и военный, и административный контроль – арабские), зону «В» (военный контроль Израиля, административный – арабский) и зону «С» – и военный, и административный – Израиля.}. Забыл, что было при Бараке? Шесть лет назад. Как бросали своих на произвол судьбы? Истекающего кровью солдата-друза на могиле Йосефа. Рава Герлинга, раненого в столкновении с арабскими боевиками во время экскурсии на гору Эваль. Вспомни – оба умерли. С тех пор, конечно, многое изменилось... Но поведение наших властей непредсказуемо. Тем более сейчас безвременье! Междуцарствие! Напади на нас арабы – посылать армию в зону А побоятся. У нас есть оружие... но оно запаковано!
– Оружие и распаковать можно, – возразил рав Хаим. – Но все же, что ты предлагаешь?
– Разделимся. Ты с большинством двинешься на запад. Мне дашь несколько человек. Создадим заслон. Вдруг вас начнут преследовать? Или сами нападем на них – подумают – их атакует весь отряд. Обойдем, ударим с тыла. С северо-востока, со стороны бывшей военной базы «Йосеф». Пока сообразят, что ошиблись, вы уже будете в Канфей-Шомроне.
– Это означает отправить вас на гибель.
– Почему? Ведь наша задача занять позицию как можно большую по периметру. Палить, перебегая с места на место. Пусть думают, что нас много. Если мы этого не сделаем, могут выйти на след всей группы. Тогда погибнут все.
– Нет, – подумав, сказал рав Хаим. – Не хочу рисковать никем. Пойдем осторожно, с оглядкой.
Теперь настала очередь Натану задуматься.
– Хорошо. Просто обстреляем их засаду. А затем отойдем. Потихоньку, потихоньку! Они хватятся – нас уже след простыл. Подумают – весь отряд нарвался на их засаду и вернулся в Элон-Море.
– Ну, а вы-то сами куда денетесь?
– Найдем какую-нибудь пещерку. Спрячемся! Нас будет-то человек десять, а изображать будем семьдесят. Искать начнут место, где укрываются семьдесят.
Наступило молчание. Оно длилось недолго.
– Нет, – в конце концов сказал рав Хаим. – Никого я подвергать опасности не буду.
– Но тогда все, тогда все окажутся в опасности.
– В Талмуде сказано – если разбойники напали на караван и требуют выдать кого-то одного, иначе они перебьют всех, то всем надо погибнуть, но не выдавать товарища на гибель.
«Но тот, кого разбойники требуют, должен сам, сам к ним выйти, чтобы спасти товарищей – подумал Натан. – Это ведь тоже сказано в Талмуде!»
Рав Хаим сидел на уже успевшем остынуть камне, подложив под себя крохотный рюкзак. Впереди в лунном свете маячили холмы, покрытые оливами. Чернели глубокие ущелья.
Как быть с Натаном? Не нравилась раву Хаиму та отрешенность, которая отпечаталась на лице друга.
Он достал сигарету. Дым заклубился прямо над головой, и лучи луны стали увязать в этом облачке. Вновь подошел Натан с мрачным видом.
– Хаим, давай всем отрядом вернемся.
Натан готов был в одиночку или с группой добровольцев пожертвовать жизнью или хотя бы рискнуть ею для спасения всех. Но Хаим не позволит этого. Жизнью Натана он не хочет рисковать, а рискнуть жизнями семидесяти человек готов. Зачем? Вернуть всех домой и тогда уже точно избежать бессмысленной гибели людей. Логично?
– Нелогично, – сказал рав Хаим. – Если мы сейчас двинем назад, то публично признаем свое поражение. Повсюду разлетится – «выселенцы» смирились. Можно дальше выселять. Пойми – наших временщиков не волнует, сколько кого погибнет в результате их политики. Им главное, чтобы сейчас было гладко. Не удастся – значит, придется придумывать что-то новое. А вот если мы сейчас вернемся, значит, флаг вам в руки, господин Ольмерт, мы и трех шагов не можем сделать без того, чтобы в штаны не наложить! Отдавайте врагам нашу землю всю по границу шестьдесят седьмого года, которую, если помнишь, Абба Эвен{Министр иностранных дел и вице-премьер Израиля в 60-70-х гг.} называл границей Освенцима».
– Хаим, – перебил его Натан. – Чтобы утереть нос Ольмерту, ты готов, ты готов рискнуть семьюдесятью жизнями?
– Нет, – отвечал рав Хаим. – Я не хочу рисковать ничьей жизнью. Но если мы сейчас сдадимся и тем самым поспособствуем будущим «размежеваниям», то со временем на нашей совести окажется не шестьдесят жизней, а сотни тысяч.
Долго смотрел вслед Натану рав Хаим, когда тот побрел к двум соснам, возле которых оставил свой рюкзак. Он пытался понять, что творится в душе старого друга. Пытался и боялся.
А сосны были совершенно одинаковые – коренастые, разлапистые. Только одна была живая, а другая – мертвая. Рисунок ветвей одной в точности повторял рисунок другой, но у одной с этого каркаса бахромой свисала хвоя, а у другой тонкие голые веточки черными червяками вились в лунном воздухе.
Рав Хаим привстал, чтобы посмотреть, куда это столь решительно устремился Натан.
Остальные давно уже стояли, надев рюкзаки, и ожидали команды. Удивительно было, насколько поселенцы, будучи по натуре анархистами, оказались в ту ночь дисциплинированы. Никто не стал прохаживаться мимо спорящих в отдалении вожаков, молча намекая, что, мол, хватит дискутировать, пора и в путь. Сидели тихо на успевшей остыть земле, подложив под себя рюкзаки, из которых съестные припасы уже частично успели перекочевать в неприхотливые поселенческие желудки, и ждали.
Решение у Натана Изака созрело довольно быстро. Укрепляло его в этом решении то, что в рюкзаке у него лежал разобранный «узи».
– Алло, папа? У меня сумасшедшая новость. Помнишь того Ахмеда, которого мы поймали две недели назад на плато Иблиса? Ну, который с кинокамерой... Ага, ага! Так вот, представляешь, он накопал для меня какие-то потрясающие сведения о том, кто стоит за этими «Мучениками». Я, правда, не все понял, он говорил все больше загадками. Мол, Канфей-Шомрон продан и куплен, и он даже знает, кем, и что здесь хотят сделать. Он боится оставаться в Эль-Фандакумие и пешком идет сюда, на нашу базу. Доберется – все объяснит.
В телефоне на несколько мгновений застыло задумчивое молчание. Затем отец заговорил непривычно взволнованным голосом:
– Это потрясающе! Если я завтра выступлю в Кнессете с сенсационным разоблачением... Слышишь? Как только он придет, немедленно звони мне! Срочно! Я должен с ним сам поговорить!
Замыкающим быть всегда удобно. Не надо самому устанавливать скорость и ритм движения. Знай волочись за последним, да время от времени подгоняй его, чтобы не шибко отставал. Ты смотришь в затылок, а тебе в затылок не смотрит никто. И к тому времени, как они оказались на той полянке, где на них два с половиной часа назад чуть было не набросились собаки, Натан уже успел продумать все нюансы.
– Скорее! – крикнул Натан Иегуде Кагарлицкому, когда они достигли той тропы, с которой два часа назад свернули влево. – Не отставать!
Иегуда удивленно оглянулся. Он, собственно, и не думал отставать. Не лезть же на шагающего впереди Эвана. Вредный, однако, мужик этот Натан. Хмыкнув, Иегуда ускорил шаг и обогнал Эвана – пусть теперь Натан потерроризирует его. Тот безропотно пропустил «русского» вперед и зашагал следом, почему-то поминутно оглядываясь. Натан меж тем остановился, чтобы поправить что-то в кроссовке. Эван тоже остановился, чтобы подождать Натана. Натан поднял голову и махнул рукой – иди, мол. Эван двинулся дальше. Как раз в этом месте тропа заворачивала за скалу, и оттуда можно было отправиться назад, в Элон-Море, но оттуда же начинала свой путь и другая тропа, которая, петляя, взвивалась прямо на тянущийся на запад хребет. Именно второй путь и выбрали поселенцы. Поначалу эту тропу конвоировали
