за чаем читала. Интересно, интересно... Нет, он лишь чуть-чуть... по диагонали... А потом сразу – звонить!
Когда едешь на автобусе по поселению или маленькому городку или по окраине большого города, порой видишь на обочине лежащую собаку. Сбита или спит? Далеко не всегда видно, как она дышит, но очень часто, глядя сквозь замутненное пуленепробиваемое окно, шестым чувством ощущаешь – живая. А иногда наоборот – раньше было живым, а сейчас лежит, словно груда старого никому не нужного расползшегося тряпья. Есть нечто в нашей душе, что дает возможность отличать живое от неживого.
Патруль «Мучеников» ушел, остались лишь два араба ждать джип, который заберет трупы. Синхронно чиркнув зажигалками, они дружно затянулись и вновь устремили взгляд на бесформенные и навеки неподвижные сгустки материи. Смотрели на два тела, приросшие к земле, на кисти рук, словно начавших гладить свежую от недавних дождей самарийскую землю, да так и застывшие. Смотрели на открытые глаза, в которых отражалась сочная южная луна. Долго смотрели, а затем, одновременно выбросив сигареты, не сговариваясь, хором сказали:
– Кисмет!
«Они приехали все вместе, – прочитал Арье. – Поначалу я в них не увидел ничего необычного. Парни как парни. Здорово, конечно, что у нас в ешиве целых восемь новых студентов прибавится. Тем более я был ошарашен, когда, спросив, в какую группу их записать, в ответ услышал хоровое:
– А мы не в ешиву, мы в колель.
Я еще раз посмотрел на ребят. У женатого вид всегда более ухоженный, чем у ешибохера – и любимая о нем заботится, и сам он все время стремится выглядеть покрасивее да поопрятнее – в других-то слоях общества стараются принарядиться для публики, а у нас для собственной жены. А тут – потрепанные куртки, застиранные футболки и ковбойки, неглаженые полотняные брюки... Нет, эти ребята еще под хупой не стояли. Тогда почему колель?
– А потому, – смеется маленький темнокожий йеменец, – что у всех нас есть невесты, и мы все хотим одновременно поставить себе хупы здесь, в Канфей-Шомроне. И, соответственно, пополнить Канфей- Шомрон несколькими новыми семьями...
С этого йеменца, его звали Яир Гиат, все и началось. Как впоследствии оказалось, он обзвонил разные ешивы, руководимые учениками и последователями рава Кука, выяснил, кто из учеников готовится к хупе, после чего предложил женихам всем одновременно провести хупу в Канфей-Шомроне, а затем там же и поселиться. Желание изъявили десять женихов. И семь невест. Двое женихов после скандалов со своими нареченными вынуждены были отпасть и остаться на «большой земле». Одна невеста капитулировала.
– Чья? – невольно спросил я, не желая, чтобы хотя бы одна девушка ехала сюда против своей воли, только из стремления угодить будущему мужу.
– Моя, – ответил Яир.
Невеста маленького черненького Яира оказалась белокурой русскоязычной красавицей чуть-чуть выше его ростом. Что, впрочем, не знающего комплексов парня совершенно не смущало. Когда они вошли в мой кабинет, пока девушка переминалась с ноги на ногу, застыв на пороге, он деловито плюхнулся в кресло и, указав на другое, пригласил подружку:
– Присаживайся, Керен!
Я оторопел. В общем-то, молодежь у нас расторможенная, но в отношениях с раввинами делается исключение. А я имею счастье или несчастье принадлежать именно к этому сословию.
Между тем Яир, не глядя на меня, вновь воззвал к будущей жене:
– Ну Керен!
– Катя я! – пробасила блондинка, после чего я окончательно почувствовал себя обитателем сумасшедшего дома, встретившимся с коллегами по несчастью.
– Понимаете, – обратился ко мне, забыв представиться, Яир – когда я что-нибудь говорю, моя возлюбленная обязательно должна сказать наоборот. Правда, КАТЬЯ?
– Я не Катя, я Керен, – с жутким акцентом ответила девушка и улыбнулась, давая понять, что здесь разыгрывается какой-то несерьезный спектакль.
– Вот что, Катя-Керен и Яир, – сказал я, решительно поднимаясь. – Сейчас мы с вами пойдем обедать, моя жена все приготовила. Сегодня вы заночуете, Яир – у нас, девушка – у наших друзей. Завтра должны привезти первые караваны. Но прежде объясните, что означает нарочитая фамильярность, с которой вы сюда вломились, и то странное представление, которое вы здесь устроили.
– Вот видишь! – по-прежнему игнорируя меня, укоризненно обратилась красотка к жениху. – Я же говорила, что мы только рассердим рава!
Йеменец вскочил, словно какая-то пружина, вырвавшись из сиденья, воткнулась ему в зад.
– Да неужели же! – воскликнул он, сцепив пальцы на груди, – рав хотя бы минуту усомнился в том безмерном уважении, которое мы к нему испытываем? Но тратить его время на церемонный обмен любезностями и вручение вверительных грамот тоже не хотелось. Поэтому мы решили сразу продемонстрировать, с кем раву предстоит иметь дело – что собою представляет его покорный слуга, который лишь благодаря своей напористости и бесцеремонности сумел сколотить новую группу учеников...
И, передразнивая сам себя, он быстро заговорил.
– Значит так, Моше... Что? Не Моше, а Элиэзер? Неважно! Элиэзер так Элиэзер! Так вот, Элиэзер! Думать тут нечего. Я тебя записываю! А Саррочке своей... ах не Саррочке, а Элиноам? Вот парочка подобралась! Ей как, сам позвонишь или пусть лучше моя Керен?
– Но Керен вроде как сама не рвалась ехать! – пролепетал я, давясь от смеха.
– Ну да, ну да! – закивал Яир. – Я ведь имел неосторожность ей это предложить. Но стоило мне сказать, что я категорически против переселения в Канфей-Шомрон, как она тотчас же начала собирать вещи.
К этому моменту я уже просмеялся и сумел взглянуть немного под другим углом на появившуюся в моем доме парочку.
– Начала собирать вещи, говоришь? – протянул я. Парень вопросительно уставился на меня, чувствуя мое недовольство. – Ладно, с твоей невестой все понятно, хотя полагаю, сцену «Я не Керен, я Катя – я не Катя, я Керен» вы репетировали не один раз. Но что касается тебя, дорогой Яир Гиат, по-моему, то, что ты называешь напористостью, выглядит элементарной беспардонностью.
Бедняга потупил очи. Я же неумолимо продолжал:
– Теперь, полагаю, шоу окончено – вы снова, и на этот раз навсегда – становитесь самими собой. Как я понимаю, завтра заезжают ваши товарищи, а через две недели – коллективная свадьба».
Арье хорошо знал этих Гиатов. Когда в августе 2005 после уничтожения Гуш- Катифа люди со всей страны собрались в Карней-Шомрон, пытаясь отстоять хотя бы его, они с Орли тоже приехали и поселились у Яира и Кати – у Иегуды Кагарлицкого квартира была битком набита русскоязычными активистами из Хайфы, Эван с Тото жили в эшкубите, где сами еле-еле поворачивались, а с остальными Арье был не настолько близок. А после Размежевания, когда виллу Гиатов, выросшую на том самом месте, где когда-то им рав Хаим отстегнул полкаравана, снесли, чтобы не маячила, и известный на всю страну кактусовый сад, который Яир с нежностью годами выращивал, арабы с такой же нежностью вырубили, Яир и Керен переехали к Бронштейнам и прожили у них несколько месяцев, что дало Яиру возможность не бросать ешиву в соседнем поселении, где он преподавал. Арье всегда поражало то обожание, если не сказать – поклонение, с которым они относились к раву Фельдману. Ладно – Яир. Он вырос в религиозной семье, он так воспитан. Но Катька, наша российская девчонка! Откуда этот культ личности? Вот Эван, например. Уважает, глубоко уважает! Но с катушек не едет. Сразу видно, западный человек. Как-то раз набрался Арье нахальства и подъехал – дескать, ребята, вы все ж таки не хабадники, а ваш рав Фельдман не Любавичский ребе! Разговор протекал в Элон-Море на балконе-веранде, где все четверо в прохладный сентябрьский вечер чаи гоняли.
Когда Яир услышал вопрос, его глаза словно остекленели, и он сказал не столько Арье, сколько, самому себе:
– У цадик гамур. – Он полный праведник.
А Катюха, на самом деле ничего общего не имевшая с той Керен, которую она корчила из себя при
