Блаженный и царь
После свершившейся над Бессом экзекуции Александр предавался дня три размышлениям, попивая сладкое и густое, как мед, вино из местных сортов винограда. Не из этих ли мест доставил лозу к себе на родину Дионис, чье имя славят до сих пор во время пиров благодарные греки…
Воинам было обещано, что после того, как цареубийца будет наказан, Александр сразу же поведет их обратно в милую сердцу Македонию, где их заждались истосковавшиеся по ним жены, у многих распрощались с этим светом родители, так и не увидев перед смертью сыновей, а дети настолько подросли, что вряд ли отцы узнали бы их, встретив вне дома. Да и у жен, поди, прибавилось морщин, а большие, как маслины, глаза утеряли прежний блеск…
Обещание, данное царем, это не слово, случайно оброненное простолюдином. И потому боролись в нем ныне два чувства — желание не уронить царскую честь и соблазн с легкостью завоевать Согдиану, захватить Мараканду, где, по его сведениям, накоплены несметные богатства, а женщины поразительно красивы. Говорят, что в Согдиане разводят крылатых коней, умеющих летать. Недавно Александру попалась старая книга какого-то китайского автора. В ней рассказывалось, как некий император страстно возмечтал заиметь упряжку неземных коней, способных доставить его на небеса. Тогда император смог бы утвердить свою божественность и обеспечить себе бессмертие.
Небесным коням, «потеющим кровью», посвящались поэмы.
И послал император послов в страну Юэчжи, где, по его сведениям, у подножья Небесных гор, у истоков великих рек, устремляющихся в Западное море, паслись табуны божественных коней…
Местные жители с радостью принимали послов, раскладывали перед ними товары своей страны, предлагая начать торговлю, одаривали подарками. Но несмотря на дружелюбное отношение местных правителей и всего населения, посол не сумел выполнить главное поручение императора. Крылатых коней ему не дали. А лишь предложили повезти с собой на родину семена травы «мусу» — люцерны: дескать, кормите этим своих коней, и они станут быстрыми и сильными…
Крылатых коней Александр еще не видел, но согдийцы все сидят на прекрасных конях, красавцах с длинными и тонкими ногами и гибкими шеями…
Согдиана по сути не имеет настоящей армии. Лишь какие-то разрозненные отряды, возглавляемые кое-кем из согдийской знати. Ну, как тут повернуть назад, когда лишь осталось протянуть руку? А разве его воинам будет в тягость, если их переметные сумы потяжелеют еще немного от добытого ими золота?..
К исходу третьего дня, когда солнце еще не успело скрыться за окоем земли, а луна уже поднялась из-за другого ее края, Александр позвал к себе ближайших сподвижников.
Вскоре все они высыпали из хижины, охраняемой аргираспидами, громко разговаривая, как бы продолжая незакончившийся у царя совет. И, разойдясь, поспешили к месту стоянки своих отрядов. На вопросы встречных отвечали: «Идем на Мараканду!.. Завтра выступаем на Мараканду!..» Одни произносили это торжественно, вскидывая над головой кулак, у других же в голосе сквозили уныние и разочарование.
С быстротою молнии распространилось по Согдиане известие о том, что войско Искандара, уподобясь всесокрушающему селю, движется в сторону Мараканды. Разбросанные по всему междуречью селения и города напоминали потревоженные ульи. Передавались из уст в уста вести одна страшнее другой, ввергающие многих в панику. Впереди вражеского войска, намного его опережая, летели слухи о заживо погребенных и повешенных вдоль дорог непокорных согдийцах, о сожженных дотла кишлаках и вырезанных жителях, о забитых до смерти старцах и наколотых на копья младенцах, о сошедших с ума женщинах… Но среди обывателей встречались и такие, кто, оглядевшись по сторонам, шептал соседу на ухо: «Искандар не так уж жесток, как о нем толкуют. Он милостив к тем, кто признает в нем не врага, а своего царя. В конце концов какая нам разница — Дариявуш, Артаксеркс или Искандар?! А тех, кто отворяет перед ним двери своего дома, он щедро одаривает золотом!..» Много всяких распространилось слухов, часто противоречащих друг другу. Конечно, не обходилось тут и без лазутчиков македонского царя. Вознамерясь покорить то или иное племя, он сначала посылал на их земли «длинные языки», одни из которых распространяли слухи, способные посеять ужас, а другие рассказывали о благородстве македонского царя, чтобы жители крепостей еще могли уповать на спасение. Но и те, и другие внушали мысль о непобедимости Искандара Великого, которому предназначено владеть миром, ибо он — сын Бога.
Оксиарт и Хориён, поторапливая усталых коней плетями, ехали рядом, но лишь изредка перебрасывались короткими фразами. На душе у обоих было тягостно, каждый думал о своей семье, детях. Куда их увезти, где для них найти укрытие? Наверное, нет более надежного места, чем замок на скале. Хориён лишь отдохнет немного у Оксиарта, даст передохнуть коню и сразу же отправится в путь. Ему до собственного замка еще два дня пути на северо-запад. Он, не откладывая, перевезет семью к Оксиарту. В такую страшную пору им, двоюродным братьям, лучше держаться вместе.
Только бы успеть добраться до замков раньше Двурогого дьявола. Ведь они оставили там основную часть своего воинства. Там и запасы провизии, воды. Только бы успеть!.. Отправляясь в Мараканду на переговоры с Намичем, они взяли с собой — ездить в одиночку стало опасно — лишь по дюжине воинов. Зато каких!.. Каждый троих стоит. Когда слышишь за спиной голоса таких молодцов и топот их коней, на сердце спокойнее. Воины Оксиарта и Хориёна давно подружились, ехали вперемешку, но тревога их предводителей, видно, передавалась и им, они тоже больше помалкивали. Дорога была непривычно пустынной. Редкий всадник или арба попадались навстречу…
Уж лучше бы они не ездили к Намичу. Их предложение объединить силы совместно и выступить навстречу Искандару правителем было воспринято так, будто они преследуют корыстные интересы: мол, обеспокоены судьбой собственных замков, расположенных на пути врага, вот и просят подмоги. Похоже, Намич и вовсе не собирается оказывать сопротивление. Уехали, рассорившись с ним, отчего на сердце стало еще тягостнее. А внутри будто огонь, и его не может загасить прохладный встречный ветерок, дующий с гор…
Странное безлюдье вокруг. Даже птиц не видно. Будто все живое попряталось от надвигающейся грозы. Только топот копыт, пофыркиванье коней, звяканье сбруи и оружия нарушают тишину. Дорога все более забирала вверх и вскоре пошла большими плавными зигзагами, ведя к перевалу. Стало холодно, и воины набросили на плечи накидки из овечьих шкур. Только бы успеть!..
Но не успели.
Въехав после трехдневного пути на перевал, они заметили над замком поднимающийся к небу черный столб дыма. Это был знак тревоги, знак печали, знак предупреждения об опасности. Самого замка еще не было видно. За дальним лесом, покрывшим густой темной щетиной покатую гору, показались лишь зубцы двух его башен. Но Оксиарт уже понял, в чем дело. Он впился зубами в кулак, чтобы не взвыть и не послать проклятья небу. А Хориён глухо выдохнул: «О Создатель, помоги!..» — и, кажется, всхлипнул.
Они свернули с дороги и пустили коней галопом прямо через лес известной им тропинкой. Ветви уже сбросивших листья деревьев хлестали по лицу, рвали, цепляясь, их одежду. Лес расступился, они вынеслись на поляну и осадили храпящих коней. Бурая гора, на которой серым монолитом возвышалась скала, венчаемая, словно короной, пятибашенным замком, была облеплена вражьими воинами, как основание улья пчелами. У водопада, под оголенными кронами чинар белели шатры. Один был поболее, над ним развевался голубой стяг. К нему то и дело подъезжали всадники, а затем стремглав уносились.
Оксиарт и Хориён посмотрели друг на друга. Что делать?.. В воздухе закружились большие хлопья снега.
