места. Наутака — один из самых больших городов Согдианы, стены мощные, ворота прочные, вполне сможет постоять за себя, если, конечно, защитники его не струсят, как их соседи, жители Мараканды.
Кобар и Бабах вышли к базару, где все еще велся оживленный торг, свернули в сторону высоких кряжистых деревьев, в тени которых на помостах, застланных войлоком, отдыхали люди, неподалеку в котлах, булькая, варилась еда, распространяя вокруг дразнящий аромат. Кобар и Бабах, разувшись, взобрались с ногами на помост. Хозяин тотчас поспешил к ним, они велели подать по горячей лепешке, испеченный в тандыре бараний курдюк и приправленный соусом из перепелиных языков рассыпчатый рис.
Приступив к еде, они вдруг увидели Дариёда, сидевшего возле арыка, прислонясь к корявому стволу дерева. Перед ним был постлан белый платок, заменявший дастархан. Прохожие останавливались и клали ему на дастархан кто кусок хлеба, кто сахар, кто горсть изюма. Кобар отломил лепешку, положил сверху кусочек курдюка и подошел к блаженному. Опустившись на корточки, спросил:
— Не нашел посоха?
Тот взглянул из-под кустистых бровей:
— Он сам найдет меня.
«Вот уж точно не от мира сего», — подумал Кобар и, пожав плечами, сказал:
— Вот возьми свою долю, поешь, пока не остыло…
— У каждого своя доля, добрый человек. Тот, кто не знает в еде меры, съедает чужую долю, тот и умрет раньше срока, не болея. Коль ты поделился со мной, значит, этот кусок лепешки мне и предназначался, — сказал старец. — Оставлю до завтра. Может случиться, что завтра никто не поделится, — он наклонился и, дотянувшись рукой до воды, в которой отражались нижние ветви шелковицы, зачерпнул ладонью и отпил, еще раз зачерпнул и омыл себе лицо, приговаривая: — Божья благодать… прозрачна, бесцветна, не соленая, не сладкая, но попробуй без нее обойтись. Где нет воды, там нет и жизни. Сколько людей покидает мир, не дойдя нескольких шагов до спасительного источника, сколько животных погибает, с трудом добравшись до ручья и найдя его высохшим, сколько девственных лесов на корню засыхает, когда реки меняют русла…
— Слова твои мудры, блаженный, похоже, ты прочел немало книг, — заметил Кобар.
— Блаженный без мудрости не блаженный, а дурак. Единственное, что у меня есть, это слова. Они всегда правдивы и потому никому не нравятся, из-за них я всегда был в немилости у правителей. И Искандар Зулькарнайн тоже прогнал меня…
Вдруг с базарной площади донесся шум, там забегали, засуетились.
— Что там случилось? — спросил Кобар у прохожего.
— Какого-то мальчишку лошадь лягнула, — сказал тот.
— Не было ли у того мальчишки в руках длинной палки? — поинтересовался блаженный.
— Да, была, — сказал тот, останавливаясь и удивленно глядя на старца. — Он хотел пощекотать ею лошадь…
— Не сделаешь ли милость, не принесешь ли ее мне?
— Сейчас, — прохожий быстро направился обратно и через несколько минут протянул блаженному посох: — Твой?
— Благодарствую, мой… Мне без него ох как трудно, — вздохнул Дариёд и, опершись обеими руками на посох, поднялся.
Но шум на площади не ослабевал, наоборот, усиливался. Хозяева закрывали лавки, сворачивали непроданный товар, складывали в корзины, мешки и, взвалив на себя, спешно покидали базар. Прилетевший невесть откуда ветер подхватил пыль, кучи сора, взметнул вверх, понес над головами людей, над крышами, над деревьями.
Кобар окликнул прохожего.
— Скажи, джигит, что там происходит, куда бегут эти люди?
Тот махнул рукой:
— В город примчались гонцы от дозорных! Приближается войско Искандара!..
Кобар и Бабах быстро покончили с едой и покинули площадь.
Весть о приближении к Наутаке Искандара Зулькарнайна распространилась с быстротою молнии. В городе началась паника. Богачи метались по садам и огородам, прижимая к груди ларцы с драгоценностями, кувшины с золотыми монетами — в поисках места, где их зарыть. Те, у кого были дочери, хватались за голову, не зная, где спрятать красавиц. Многие на чем свет стоит проклинали себя, что вовремя не покинули Наутаку, срочно запрягали арбы, грузили самое ценное, сажали поверх вещей детей и мчались к городским воротам, настегивая лошадей. На привратной площади собралась тьма арб. Кричали, плакали, требовали открыть ворота, выпустить из города…
А те, кому была всего дороже честь родного города, надевали воинские доспехи, брали копье, меч и спешили к крепостным стенам. Бедняки, у кого не было доспехов и оружия, шли, сжимая в руке топор или вилы, острый серп или просто увесистую дубину…
Ближе к вечеру, когда начала спадать жара, со стен Наутаки разглядели приближающееся войско юнонов, несколько когорт. Их вел знаменитый Кратер. По дороге шагали длинной вереницей пешие воины, вооруженные копьями, короткими мечами и прямоугольными щитами, прикрывающими их от плеча до колен. Позади них, значительно поотстав, двигались в клубах пыли катапульты, стенобитные орудия, колесницы, каждую из которых тащила четверка лошадей. За колесницами ехали арбы, нагруженные сложенными одна на другую лестницами.
Не прошло и двух часов, как юноны приблизились настолько, что стали слышны их голоса. Они расположились лагерем вокруг города.
Кратер в сопровождении начальников ил объехал верхом вокруг Наутаки, чтобы осмотреть и оценить по достоинству оборонительные стены и башни, однако слишком приблизиться не рискнул, дабы не дразнить местных лучников. На стенах и в промежутках между зубцами виднелись наутакцы, которые что-то ему кричали, грозили кулаками. Кратер не обращал на это внимания. Объехав вокруг города еще раз, он убедился, что наутакцы подготовились к обороне основательно.
Солнце, остывая, начало тускнеть и приобрело цвет раскаленного железа. Кратер срочно послал к Испандату, правителю Наутаки, парламентеров, они должны были успеть вернуться, пока светило не погаснет вовсе. В ожидании их Кратер нервно прохаживался взад-вперед перед шатром. Следуя совету царя, он предложил Испандату сдать город без боя. Что тот ответит?..
Парламентеры наконец вернулись. Над зубчатыми стенами Наутаки и виднеющимся за ними голубым куполом Храма Огня, блеснув напоследок, угас последний луч, а в небе высыпали звезды. Наутакцы отказались сдаться. И Кратер решил на рассвете начать штурм. Сам отметил места в стене, где надо поработать стенобитными орудиями. В темноте скрытно подкатили тараны к исходным позициям, поближе к стене придвинулись катапульты.
Едва забрезжило утро, по команде Кратера взмыли с катапульт огромные каменные ядра, полетели через стену, с гулом рассекая воздух. Защитники города, следя за их полетом, инстинктивно пригибались, пораженные тем, что существует сила, способная поднимать в воздух такую тяжесть, с ужасом наблюдали, как ядра разносят в щепки крыши домов, пробивают стены. А тем временем тронулись тараны, толкаемые дюжиной здоровенных воинов, набирали скорость и с разгону налетали на стены, с глухим уханьем долбили их выдвинутыми вперед металлическими «хоботами». Откатывались назад и снова налетали…
Но наутакцы растерялись лишь в первые минуты. Когда юноны бросились к стенам с длинными лестницами и, приставив, стали быстро карабкаться вверх, они собрались с духом и длинными шестами принялись отталкивать лестницы, сбрасывать вниз вместе с облепившими их юнонами, те разбивались насмерть; на головы лезущих врагов обрушивались камни, лилась кипящая смола… И тогда Кратер подал знак лучникам. Те быстро приблизились к стенам, выпустили одновременно тучу стрел…
Однако лучники наутакцев были не менее искусны, да и стрелять с высокой стены было удобнее. Не менее густая туча стрел полетела навстречу юнонам и заставила их отступить…
Весь день у стен Наутаки не стихала битва.
С наступлением темноты Кратер прекратил штурм. Юноны разожгли костры и, рассевшись вокруг них, отдыхали, перевязывали раненых, готовили еду. А специальные команды подле самых стен подбирали убитых. Наутакцы не мешали: великий грех — не предать убиенных земле.
