— Цилиндр был седьмого размера — древний реликт, принадлежавший Маркусу Чесни. Плащ был самого Эммета и обычного крупного мужского размера — плащи не регламентируют так строго, как костюмы. Пару аккуратно скатанных резиновых перчаток от Вулворта[18] стоимостью шесть пенсов я нашел в правом кармане плаща...
— Ну? — подбодрил его доктор Фелл.
— Вот обмеры, которые раздобыл для меня Боствик. Рост Эммета — шесть футов, вес — одиннадцать стоунов[19] восемь фунтов, носит шляпы седьмого размера. Доктор Джозеф Чесни: рост — пять футов одиннадцать с половиной дюймов, вес — тринадцать стоунов, размер шляп — шесть и семь восьмых. Профессор Инграм: рост — пять футов восемь дюймов, вес — двенадцать стоунов два фунта, размер шляп — семь и одна четвертая. Марджори Уиллс: рост — пять футов два дюйма, вес — семь стоунов восемь фунтов... но вам незачем это слушать — она отпадает, — уверенно заявил Эллиот. — Любой из остальных мог носить облачение визитера и не выглядеть в нем странно, но у всех, кроме Эммета, есть неопровержимое алиби. В данный момент мы не можем что-либо утверждать категорически, но все выглядит так, что убийцей должен быть Эммет. Но опять же, каков мотив?
Доктор Фелл с любопытством смотрел на него. Впоследствии Эллиот часто вспоминал этот взгляд.
— Наши друзья психологи, — промолвил доктор, — несомненно, сказали бы, что он страдает подавляемой жаждой власти. Должен признать, это распространенная патология среди отравителей. Джегадо, Цванцигер, ван де Лейден, Крим — перечень можно продолжать до бесконечности. Я также слышал, что Эммет испытывает Безнадежную Страсть (с большой буквы) к мисс Уиллс. О, возможно любое отклонение в серых клеточках, уверяю вас. Но также возможно... — здесь он очень строго посмотрел на собеседника, — что Эммет фигурирует в еще одной роли: козла отпущения.
— Козла отпущения?
— Да. Понимаете, не исключена другая интерпретация саквояжа с пружинным захватом и отравителя в кондитерской лавке. — Доктор Фелл задумался. — Мне кажется любопытным, инспектор, обилие ссылок на дело Кристианы Эдмундс в 1871 году. Я всегда считал, что в той истории имелась определенная мораль.
Сомнение вновь вонзилось в Эллиота так же внезапно и резко, как дротик в доску для метания.
— Вы имеете в виду, сэр, что...
— А? — встрепенулся доктор Фелл, пробуждаясь от размышлений. — Нет-нет! Возможно, я не очень ясно выразился. — Он суетливо жестикулировал, как будто стараясь переменить тему. — Ладно, давайте перейдем к делу. Каков наш следующий шаг?
— Мы просмотрим эту кинопленку, — ответил Эллиот. — Конечно, если вы захотите присоединиться. По словам майора Кроу, аптекарь в Содбери-Кросс — энтузиаст-кинолюбитель и сам проявляет пленки. Майор разбудил его в четверть четвертого ночи и заставил обещать приготовить пленку ко времени ленча. У аптекаря есть свой проектор, и майор говорит, что ему можно доверять. Мы встретимся в аптеке в час дня и посмотрим фильм. Господи! — Эллиот вскинул кулак. — Это может решить все наши проблемы. Пленка не может лгать — она должна была зафиксировать все происшедшее, пускай в черно-белом варианте. Это кажется слишком большой удачей, чтобы быть правдой. Предположим, с пленкой что-то не так и она не проявилась...
Он не знал, что в течение следующего часа его ожидает одно из величайших потрясений в жизни. Пока доктор Фелл одевался, пока они преодолевали на автомобиле короткое расстояние до Содбери-Кросс под очищающимся небом, пока они ехали по серой Хай-стрит к аптеке мистера Хобарта Стивенсона, Эллиот ожидал удара с любой стороны, кроме правильной. Массивная фигура доктора Фелла с разбойничьими усами, в накидке с байтовыми складками и широкополой шляпе заняла почти все заднее сиденье; оттуда доносились громогласные ободряющие реплики. Главным страхом Эллиота было то, что аптекарь напортачил с проявлением — ко времени прибытия он почти убедил себя в этом.
Аптека мистера Хобарта Стивенсона в середине чопорной Хай-стрит обладала весьма четким фотографическим уклоном. В ее витринах стояли пирамиды маленьких желтых коробочек с пленками, среди микстур от кашля виднелась фотокамера, а позади нее — доска, демонстрирующая увеличенные фотопортреты с восторженными лицами. Отсюда открывалась панорама Хай-стрит вплоть до заколоченных досками окон лавки миссис Терри — с автомастерской и бензоколонкой, рядом продуктовых магазинов, несколькими пивными и юбилейным питьевым фонтаном посреди дороги. Улица казалась пустынной, несмотря на проносящиеся время от времени автомобили и застывшие с внутренней стороны витрин фигуры. Эллиот чувствовал; что за ними наблюдают от аптеки до «Голубого льва».
Колокольчик над дверью тихо звякнул, когда они вошли. Аптеку Хобарта Стивенсона наполнял запах химикалий, напомнивший Эллиоту другое заведение того же рода. Но помещение выглядело благопристойным и аккуратным, от яркого диплома в рамке на стене и до весов у прилавка. Хобарт Стивенсон — пухлый молодой человек с поджатыми губами и в опрятном белом пиджаке — выбрался из-за прилавка им навстречу.
— Инспектор Эллиот? — осведомился аптекарь. Он был настолько преисполнен сознания важности происходящего, что его взгляд метнулся к двери, как бы спрашивая, не запереть ли ее, дабы им не мешали клиенты. Казалось, каждая прядь его гладких волос дрожит от усердия. Эллиот окинул его взглядом и решил, что ему можно доверять.
— Это доктор Гидеон Фелл, — представил Эллиот своего спутника. — Простите, что нам пришлось поднять вас с постели прошлой ночью.
— Что вы! Я не возражаю, — абсолютно искренне отозвался Стивенсон.
— Ну? Вы проявили пленку?
— Она ждет вас.
— С ней все в порядке? Я имею в виду изображение.
— Все весьма недурно, — бодро ответил Стивенсон. Для фотолюбителя это было наивысшим проявлением скромности. — Слегка недоэкспонировано, но совсем неплохо. — Он с трудом сдерживал возбуждение. — Надеюсь, вы не будете сердиться, инспектор. Я просмотрел пленку на своем проекторе с целью убедиться, что все нормально. Буду готов к демонстрации, как только приедет майор. Должен сказать, вы увидите весьма примечательные вещи. Я бы назвал их уликами.
На затылке у Эллиота зашевелились волосы, но он спросил небрежным тоном:
— Вот как? Какие именно?
Стивенсон огляделся вокруг:
— Например, второй предмет, который подобрал со стола мистер Чесни и притворился, будто пишет им...
— Да?
— Чтобы быть уверенным, мне пришлось поднести к экрану увеличительное стекло. Все оказалось таким простым, что я начал смеяться и до сих пор еще не могу остановиться.
— Ну и что же это было?
— Вы ни за что не догадаетесь, — заверил его Стивенсон, однако без смеха. — Это...
— Ш-ш! — прошипел доктор Фелл.
Громогласное шипение смешалось со звоном колокольчика, когда дверь открылась и вошел профессор Инграм.
Профессор не выглядел смущенным. Напротив, его лицо выражало удовлетворение. На нем были шапка и темный твидовый костюм с брюками гольф, отнюдь не льстящий его полноватой фигуре. Но Эллиот обратил внимание не столько на прямой взгляд и вежливый приветственный жест Инграма, сколько на привнесенную им атмосферу. Когда он стоял в дверях, казалось, будто все внимание обитателей Содбери- Кросс сосредоточилось на аптеке, проникая в дверной проем, как сквозняк. Снаружи стало темнее — приближался дождь.
Профессор Инграм закрыл дверь.
— Доброе утро, инспектор, — поздоровался он. — А это, очевидно, доктор Фелл?
Доктор ответил дружелюбным рычанием, и профессор улыбнулся:
— Я много слышал о вас, сэр, хотя не уверен, встречались ли мы на приеме полугодовой давности. В любом случае я слышал, как говорил о вас Чесни. Кажется, он послал вам письмо всего несколько дней
