Мы с Ребеккой приходили к Торки двадцать седьмого апреля, через день после обнаружения головы Джули Бонем. Следовательно, режиссер уехал на следующий день.
— Он в Голливуде? — спросил я, переводя взгляд на бедра домоправительницы.
В наше время, когда в моде женщины с мальчишеской фигурой, Патрисия Хойл сохранила классические формы: тонкую талию и широкие бедра. Я мысленно понадеялся, что она не бреет лобок.
Не хочу показаться отсталым. Я вовсе не восхищаюсь женщинами с архипелага Бисмарка в Тихом океане, у которых такие пышные волосы на лобке, что они имеют обыкновение вытирать ими руки, как полотенцем. Но телки, у которых в том месте побрито, меня не слишком возбуждают.
— О нет! — ответила домоправительница с ужасом. — Господин Торки ненавидит Голливуд. Он в Вашингтоне.
— Снимает фильм?
— Он отправился туда посмотреть на картину.
Я перестал рассматривать бедра Патрисии Хойл и взглянул ей в глаза.
— Какую картину?
— Господин Торки не обсуждает со мной свои культурные предпочтения.
Явная ложь. Наверняка она знает все об этой картине.
— Уехать больше чем на месяц, чтобы посмотреть картину? — заметил я. — Должно быть, это очень глубокое произведение.
Патрисия Хойл улыбнулась и подошла ближе, так что я почувствовал ее запах. Я подавил ухмылку. Пытается усыпить мою бдительность. При других обстоятельствах я бы развлечения ради обернул эти диверсионные маневры против нее же.
— Вы уверены, что не знаете, о какой картине идет речь? — спросил я, отодвигаясь.
— Абсолютно. — Она снова приблизилась.
— Торки собирается снимать фильм?
Между нами оставался всего шаг, и Патрисия Хойл шагнула.
— Я ничего не знаю о работе господина Торки, — пробормотала она, томно глядя мне в глаза.
Я с тем же проворством схватил ее за голые плечи.
— С удовольствием задержался бы тут с вами, если бы не срочное дело. — И я уже ласкал ее. Тело Патрисии было плотным и мягким одновременно. — Ну ладно, оставим эти игрушки. — Я резко отпустил ее и отошел. — Давайте поговорим о звонках Ханка Хасельхоффа.
Домоправительница расширила глаза, делая вид, что удивлена.
— О каких звонках?
— Прекратите эту комедию. Все записано на пленку.
Она тут же сменила тактику и начала вопить:
— Вы нарушили наше право на частную жизнь! Мы подадим на вас в суд!
— Вижу, Торки отлично вас вымуштровал. Однако нас заинтересовали не ваши телефонные переговоры, а звонки Ханка Хасельхоффа. Особенно те, в ходе которых он утверждал, что Торки несет ответственность за исчезновение его брата.
— Этот человек сумасшедший. Его брат работал здесь, а потом в один прекрасный день вышел из дома и не вернулся. Я заявила о его исчезновении. И точка.
— А у него совсем другая версия произошедшего. Ян Хасельхофф устроился к вам на работу, чтобы шпионить за Торки и продавать фотографии и материалы бульварной прессе. Его обнаружили и пришили ваши гориллы, как назвал их его брат.
Патрисия Хойл рассмеялась.
— Похоже на второсортный фильм.
— Может быть. Но Ханк Хасельхофф думает иначе. Брат посвятил его в свои планы. Он сказал Ханку, что ваши телохранители опасны. Настоящие каторжники. Готовые на все ради денег.
— Когда господин Торки узнает об этой истории, он очень разозлится. Если же она попадет в прессу, я даже представить боюсь, как он отреагирует.
— Ох уж эти журналисты! — сказал я с фальшивым сочувствием. — Меня они тоже постоянно осаждают. Просят новостей. Вечно охотятся за мной, как стая голодных гиен.
Домоправительница раздраженно дернула рукой.
— Хорошо. Вы выиграли. Заключим договор: я расскажу вам, что знаю, если вы пообещаете мне, что имя господина Торки не появится в прессе.
— Я никогда ничего не обещаю. Если вы не сообщите мне того, что вам известно, я в мгновение ока отправлю вас за решетку.
— Вы шутите?
— Ничуть. Есть человек, который обвиняет вас в исчезновении брата. А возможно, и его девушки.
— О девушке я ничего не знаю, — перебила меня Патрисия Хойл. — Если бы Ян Хасельхофф не пропал, мы бы его все равно уволили, у нас возникли на его счет кое-какие подозрения. Один из сотрудников службы безопасности видел, как он бродит по саду с фотоаппаратом, хотя по условиям контракта обязался не иметь такового, пока работает у нас. Этот эпизод да еще странное поведение молодого человека — в общем, мы решили его уволить.
— Что вы имеете в виду под странным поведением?
— Прислуживая за столом, он пялился на господина Торки, словно никогда не видел, как люди едят. Хозяину это досаждало. А когда к нему приходили в гости женщины, Хасельхофф не сводил с них глаз, и положение становилось щекотливым.
— Женщины? Любовницы Торки?
— У господина Торки нет никаких любовниц. — Домоправительница бросила на меня полный возмущения взгляд.
— Он гей?
Патрисия Хойл вытаращила глаза.
— Конечно, нет!
— Тогда почему вы говорите, что он не встречается с женщинами?
— Я этого не говорила. Господин Торки дважды разводился. Вот уже год как у него новая подруга.
— Актриса?
— Не знаю, как это связано с вашим расследованием. Нет, она не актриса. Она искусствовед.
Вероятно, эксперт по Босху, подумал я с иронией.
— Эта подруга сейчас с Торки в Вашингтоне?
— Да.
— Помогает ему изучать ту таинственную картину?
— Я уже сказала вам, что ничего не знаю о картине.
— Вернемся к Яну Хасельхоффу. Двадцать первого апреля он вышел из дома и не вернулся. Через два дня, двадцать третьего апреля, вы заявили о его исчезновении. Верно?
Патрисия Хойл кивнула.
— Вы сообщили господину Торки о его исчезновении?
— Разумеется.
— И что он сказал?
Домоправительница какое-то время колебалась, затем ответила:
— Что так лучше. Хасельхофф ушел сам, избавив нас от необходимости его увольнять. Я сама обратила внимание господина Торки на то, что молодой человек оставил в доме все свои вещи. А также деньги и паспорт. Я настояла на том, чтобы сообщить в полицию.
— Вы подумали, с ним что-то случилось?
— Очевидно, что Хасельхофф ушел не по своей воле, иначе он взял бы хотя бы паспорт.
— Сколько человек живет в доме?
— Включая прислугу?
— Разумеется.
