В шахматном бюллетене я прочел такой диалог:
— Нужно ли поздравлять вас с победой над пятнадцатилетним школьником? — спросили Юрия Разуваева.
— Полагаю, что нужно, — улыбнулся в ответ москвич. — Видимо, это была моя последняя возможность выиграть у него.
Однако этот намек на мое гарантированное будущее был мне тогда слабым утешением.
Но вот фортуна опять улыбнулась мне. Одержана трудная победа над Белявским, отложена с шансами на выигрыш партия с Гулько, получена грозная позиция против Михальчишина. В тот момент я увидел себя уже где-то в районе призовой тройки — эдакое головокружение! Расплата не заставила себя ждать. На радостях напутал в партии с Михальчишиным и проиграл! Затем не смог выиграть у Гулько. А когда бездарно проиграл Цешковскому, то спустился с небес даже не на землю, а прямо на дно ущелья.
Все же удалось показать 50-процентный результат, что принесло мне чистое 9-е место и сохранило «прописку» в высшей лиге. По окончании турнира мне довелось попробовать свои силы в матче по блицу с Михаилом Талем, завоевавшим в Тбилиси свою шестую золотую медаль чемпиона СССР. Напряженный поединок завершился, к моей радости, вничью — 7:7. До сих пор помню, с каким неослабным вниманием следили за игрой два Александра — Бах и Рошаль, люди из ближайшего окружения Карпова. Наверное, они уже были согласны с Талем, давшим в интервью весьма лестную оценку моей игре:
— Каспаров, бесспорно, уникальное явление в шахматах. Я могу назвать только двух шахматистов, которые в пятнадцать лет столь успешно выступали в крупных турнирах — это Фишер и Спасский. Ясно, что, какое бы высокое место ни занял юноша в следующем чемпионате, — это уже не будет сенсацией.
Но сенсация произошла раньше. Весной 1979 года я отправился на свой первый «взрослый» зарубежный турнир, в югославский город Баня-Лука. Состав турнира был очень сильным: помимо экс- чемпиона мира Тиграна Петросяна играли еще 13 гроссмейстеров!
Петросян славился упорством в защите, обладал поразительным чувством опасности. О нем говорили, что он принимает меры против атаки еще до того, как соперник ее задумал. Макс Эйве как-то заметил: «Если Петросян начнет немного комбинировать, то с ним невозможно будет играть в шахматы». Бытовала и иная точка зрения: если бы у Таля был тренером Петросян и наоборот, то ни тот, ни другой не стал бы чемпионом мира.
Сыграв в стартовом туре вничью с «железным Тиграном», я затем одержал победы над Шибаревичем, Брауном, Эрнандесом, Маровичем, Марьяновичем, Кнежевичем и лишь со Смейкалом сделал ничью. Для того чтобы выполнить норму международного мастера, мне теперь нужно было выиграть у двух югославских гроссмейстеров — Букича и Вукича.
Перед началом турнира Вукич открыто возмущался тем, что организаторы пригласили игрока, которого никто не знает. «У Каспарова даже нет международного рейтинга! Почему гроссмейстер должен играть с таким слабым шахматистом? — жаловался он. — Русские присылают нам детей. Они нас оскорбляют».
Однако зрители, видимо, считали иначе: с первых же туров я ощутил их симпатии. Но особенно бурно поддерживали они меня во время партии с Вукичем. Югославский гроссмейстер обиделся на публику и даже вступил с ней в пререкания. Моя победа над Вукичем вызвала шумный восторг в зале. Так за меня еще никогда не болели!
Сделав ничьи с Андерссоном и Матановичем, я уже за три тура до финиша обеспечил себе победу в турнире и выполнил норму не только международного мастера, но и первого гроссмейстерского балла! Поэтому заключительные встречи — с Гарсиа, Кураицей и Адорьяном — прошли «в духе мира и взаимопонимания». И все равно отрыв от ближайших преследователей составил два очка. Своей игрой я был доволен. Еще бы: за один турнир подняться сразу на две ступени в шахматной квалификации!
Английский мастер Роберт Вейд не поскупился на сравнения: «Замечательное выступление Каспарова на этом турнире должно навеки сохраниться в шахматном эпосе. Есть ли подобные прецеденты в истории шахмат? Роберт Фишер в 1959 году в Цюрихе или Борис Спасский в Бухаресте в 1953 году? Им обоим было тоже по шестнадцать».
Еще после высшей лиги я спросил наших шахматных деятелей, могу ли я считать, что отныне мой рейтинг равен 2545? «Еще успеется», — ответили они. Давать мне коэффициент никто не спешил. Но мой результат в Баня-Луке отвечал международному рейтингу 2695! Вот тогда-то я и получил, наконец, свои законные 2545.
Я уже говорил, что к этому времени сформировался мой игровой стиль. Следует пояснить, что я имею в виду. У каждого шахматиста свой стиль, потому что мы все — разные от природы. «Стиль — это человек». Для меня, воспитанного на научных методах Ботвинника, основой всего является умение сосредоточиться. Вещь вроде бы простая. А в кризисной, экстремальной ситуации? Мало кто сознает, что умение собраться в решающие моменты игры — едва ли не самое важное качество для шахматиста.
К сожалению, наша жизнь не располагает к сосредоточенности. Мы привыкли заниматься массой дел одновременно: читать, смотреть телевизор, участвовать в беседе. Раньше, лет в шестнадцать-семнадцать и даже в двадцать, я был полностью поглощен шахматами. С годами у меня расширился круг интересов, появилось много проблем, да и общественная деятельность требует все больше и больше времени и внимания. Все это безумно отвлекает от шахмат. А ведь без постоянной целенаправленной работы не проникнуть в тайны позиции, не найти по-настоящему новой, оригинальной идеи. Но люди ждут этого. Они ждут новых идей именно от чемпионов, думая, что это дается им как божий дар, приходит как озарение. Это не так. Я уверен, что каждый способен на свое открытие — если будет целеустремлен и настойчив.
Видя, как я сижу во время партии, обхватив голову руками и уставившись неподвижным взглядом на доску, некоторые думают, что таким образом я сознательно пытаюсь воздействовать на противника, испугать его или выбить из колеи (подобное действие приписывали знаменитому взгляду Таля). Вовсе нет. В сущности, все мои усилия направлены только на то, чтобы исключить внешние помехи и суметь максимально сосредоточиться.
Карпов не раз заявлял, что исследовательское направление в шахматах устарело, что оно годилось лишь для «эпохи дилижансов». По его мнению, главное — это практическая игра, поддержание формы непрерывным участием в турнирах. Неудивительно, что для его стиля характерен рационализм. Он никогда не стремился играть, как Фишер, с максимальной отдачей — всегда расходовал сил ровно столько, сколько требовалось в конкретной ситуации.
У меня иной подход. Я не привык избегать осложнений, будь то на доске или в жизни. До недавнего времени такая философия не приветствовалась. Но «ничто не вечно под луной»…
Играть творчески, не бояться рискованных приключений, обладать тонким шахматным вкусом — все это отнюдь не освобождает от необходимости упорно трудиться. Напротив, надо постоянно совершенствовать свою игру, углублять и расширять дебютный репертуар, оттачивать технические приемы, анализировать сложные эндшпили. Ведь шахматы — это не раз и навсегда усвоенная сумма знаний. Шахматы динамичны, и любой окончательный результат может на поверку оказаться промежуточным. Истину всякий раз надо доказывать. Даже собственные комментарии к партиям не являются для меня незыблемыми. Я люблю их уточнять: многие идеи со временем подвергаются переоценке, в том числе, естественно, и собственные идеи. Я охотно возвращаюсь к своим ошибкам и анализирую их. «Когда шахматист комментирует партию, он нередко старается скрыть свои неточности и упущения, — писал Ботвинник в 1980 году. — Каспаров так не поступает. Он стремится к истине, старается быть объективным».
Впервые я напечатался в пятнадцать лет — это был анализ партии с Лутиковым, опубликованный в журнале «Шахматы». Два года мои комментарии к партиям появлялись в печати эпизодически, но с 1981 года, когда в Баку начала выходить газета «Шахматы», моя журналистская деятельность стала носить постоянный характер. После каждого турнира я комментировал почти все свои партии. Это была трудная, но исключительно интересная работа.
Публиковать анализы партий я начал по настоянию Ботвинника и Никитина, считавших необходимым выносить результаты своей работы на обсуждение шахматистов. А мама приучила вести записи во время поездок на зарубежные соревнования. По ее мнению, крупный шахматист обязан быть широко образованным человеком, уметь не только анализировать партии, но и рассказывать читателям о событиях шахматной жизни. Передо мной начали открываться новые горизонты…
Самым важным в 1979 году было закрепиться в высшей лиге и постараться улучшить свой результат.
