— Вот как? — удивился я. — Но почему же Герхардт не сказал мне об этом? Ведь я расспрашивал его о Шеленберге.
Лерхе усмехнулся.
— Дядю моей жены вообще мало что интересует в текущей жизни. Спросите его, в каком часу Моцарт закончил писать свой «Реквием», и он не ошибется ни на минуту, а докапываться до родственных или дружеских связей своего хозяина, это не в его привычках. В Кельне я сам дважды видел в машине Ранка и этого типа…
— Но почему вы не сказали об этом в наш прошлый разговор?
— Потому что мы сами должны были разделаться с ними. Но мы не сумели. Кончайте с ними вы. Это ваше дело.
— А вы будете только брюзжать и изливать вокруг себя желчь? Эх, Лерхе, Лерхе. Не нам же, в конце концов, жить в Германии, кому, как не хозяевам, наводить порядок в собственном доме. Эти люди принесли вам неисчислимые беды, но они не успокоились.
— Ну этот-то уже успокоился. — Он испытующе посмотрел мне в глаза. — А почему вы не спрашиваете, зачем он все-таки сюда пришел?
— Жду, пока вы сами скажете.
— Проверяете? Что ж, ваше право. Вы не забыли, конечно, что я техник-строитель? Не забыли? Тогда, — мне показалось, что он колебался, — тогда я хотел бы, чтобы вы поднялись со мной наверх.
Он указал на оставшиеся целыми пролеты лестниц дома.
В первом же пролете Лерхе приостановился.
— Только имейте в виду, я ничего не утверждаю. Это всего-навсего мои предположения…
— Не слишком ли длинные вступления, Лерхе? — с досадой произнес я, споткнувшись о засыпанные щебнем ступеньки.
Он промолчал.
С верхней площадки лестницы, где мы сейчас стояли, открылась довольно обширная панорама города. Прямо перед нами поднималась стена рухнувшего утром дома, дальше — параллельно ей — стена семиэтажного, опиравшаяся на остатки стен двух других домов. Еще дальше, в зелени листвы, вырисовывались крыши приземистого дома комендатуры, санчасти и небольшого здания больницы, где помещались бывшие заключенные, спасенные из находившегося недалеко от Нейштадта концлагеря.
— Видите эту стену? — Лерхе указал на остатки семиэтажного дома.
— Конечно. Мы ее осматривали. По-моему, она не внушает никаких опасений.
— Сама по себе нет. Но если бы она рухнула наружу, а не внутрь?
— Этого не может быть. Ее поддерживают остатки стены соседнего дома.
— Но если в нужном месте заложить вот это…
Лерхе вынул руку из кармана. На его ладони я увидел кубик размером с кусок хозяйственного мыла.
— Это лежало рядом с Шеленбергом, — сказал он коротко.
Я взял кусок в руки. Это был тол. Так вот какая цель привлекла бывшего лесничего! Я еще раз посмотрел на вытянувшиеся передо мною стены. Лерхе был прав. Чтобы представить окончательный результат падения стен, не нужно было иметь большого воображения. Раздавила бы вторая стена, падая наружу, комендатуру и прилегающие к ней здания, сказать было трудно, но жертвы не исчислялись бы единицами, в этом не могло быть сомнения.
Я протянул Лерхе руку.
— Спасибо. Сейчас я пришлю грузовик за убитым. Пока все наши соображения пусть останутся между нами. Но не кажется ли вам, что вы сейчас изменили вашей доктрине — находиться в блистательном одиночестве?
Он не принял шутки, а, нахмурившись, посмотрел в сторону.
— Нет, просто сегодня мне показалось, что в своем доме я нужен, хотя бы для того, чтобы помочь добить тех, кому еще мало жертв…
— Рад, что это так, Лерхе, — ответил я так же серьезно. — Ну, а ваша жена, как ее дела? Она больше не обращалась к Штейнбоку?
Лерхе усмехнулся.
— Хватит. Я больше ни перед кем не собираюсь снимать шапку. Как-нибудь станем на ноги и без него.
— А может быть, даже и вопреки ему?
— Может быть, и так, — он неожиданно рассмеялся. — Ему сейчас совсем не до этого. Требования земельной реформы кое-кого давно лишили сна. Я все хотел поблагодарить вас от имени жены за заботу о ее дяде. Она так переволновалась.
— Как его здоровье? Я не видел Герхардта два дня.
— Уже хорошо, но жить у нас не хочет. Перебрался в Грюнберг, и Лиззи теперь не один раз придется ходить к нему.
Я знал, что Герхардт упорно не соглашался покидать имения, и спросил о нем только для того, чтобы узнать, не переменил ли он своего решения. Но старик, как видно, был упрям. Он чувствовал себя в Грюнберге нужнее, чем где-либо. Так и было на самом деле. Селин и сержант Ковалев находились там вместе с ним.
Мы подошли к тому месту, где все еще лежал Шеленберг. Я посмотрел вверх на стену.
— Когда будете рушить? Сейчас? Давайте, Лерхе. С ненужными жертвами пора кончать. Грузовик за убитым придет через десяток минут. Да, еще одно слово. Помните, тогда у вас в доме вы мне сказали, что ваша жена, возможно, кое-что знает об отношениях между Витлингом и Штейнбоком, но не скажет… Может быть, теперь она передумает?
Лерхе пожал плечами.
— Я не могу ее заставить. Да и в этом, наверное, нет ничего важного.
— А если она узнает, что Витлинг был убит?
Лерхе вздрогнул.
— Как убит?!
— Очень просто. Убит расчетливо и хладнокровно в своей постели, а не покончил жизнь самоубийством. И возможно, что кое-какие нити от этого дела ведут в имение Штейнбока.
— И это правда?
— Разве я говорил об этом раньше, когда у нас не было неопровержимых доказательств?
Он сжал кулак с такой силой, что побледнели кончики пальцев.
— Если это так, то она скажет, — произнес он глухо, — скажет все, что знает. Даю вам слово. А что касается Штейнбока, то я всегда подозревал, что он большой подлец.
На этом мы и расстались.
Работы на меня в тот день навалилось не меньше, чем в предыдущий. Количество возвращающихся к своим очагам жителей возрастало с каждым часом, прибывали и переселенцы. Административные дела, растущие, как снежный ком, поглощали собой все. Только урывками я мог возвращаться к событиям в Грюнберге и ко всему тому, что с ним было связано.
Крайнев, несмотря на обещание, так и не приехал. Работы у него было, конечно, не меньше нашей. Вечером, когда неотложные дела уже подходили к концу, мне позвонил Гофман. То, что он сообщил, моментально вернуло меня в прошлое. Мюллера, с которым по моей просьбе он пытался увидеться, нигде не нашли. В доме, где он жил один, его не оказалось. По-видимому, он даже в нем не ночевал. Гофман предполагал, что кондитер мог находиться у кого-нибудь из своих знакомых, и пока не терял надежды, но я не был настроен так оптимистически. Утреннее происшествие насторожило меня.
Шеленберг не мог действовать один, и, если предположение Лерхе было правильным, похоже, что сегодня ночью потерпел неудачу террористический акт, задуманный кем-то довольно хитро. Его успех мог парализовать на время нашу деятельность и облегчить проведение новых враждебных нам актов. Не было ли это началом активизации пресловутых «оборотней», на которых возлагал последние надежды разгромленный нацизм?
С кем был связан Шеленберг? Прежде всего, наверное, с Ранком, если тот действительно жив.
