– Дор, ты странный… Любой нормальной женщине приятно о ком-то заботиться. Я устала пить по утрам растворимый кофе – сама с собой и с кусочком сыра. Знаешь, почему наши «новые русские» такие бешеные?
– А они бешеные?
– Угу. Заведенные, будто машины. И живут, как при коммунизме – все для всех, и ничего – лично для каждого…
– Не догоняю. Переведи.
– Перевожу. Когда они начинали, то привыкли, что надеяться не на кого, только на себя. Помнишь поговорку: «Господи, избави меня от друзей, а с врагами я и сам справлюсь»? Тех, кого они считали друзьями, предавали, их женщины стали нелюбимы – с кем поведешься, среди жен «новых» – свое «построение», а бабы – куда злее и циничнее мужиков в определенных вещах… Вот и получается бесконечный кутеж: жрач в кабаке, где только декорации новые, а-ля Европа, а люди – те же… Только если раньше отрывались они по пельменным да ресторанам «Колос», то теперь – закрытые клубешники и «метрополи» всякие… Где все – для тех, кто платит, и ничего – для тебя лично. Еда – для всех, девки – для всех, вот люди и дичают в полном одиночестве, а дома – злая до одури жена, потому что из жены давно превратилась в наследницевоспитательницу собственных детей…
– Понятно…
– Я права?
– Не знаю. Может быть.
– Дор, а ты женат?
– Не знаю, – пожимаю плечами, и вид у меня при этом, наверное, совершенно беспомощный…
– Знаешь… Ты не помнишь ничего про себя потому, что не хочешь вспоминать, боишься… Что-то очень важное, что стоит жизни… Так вот слушай: в жизни имеет ценность только любовь, все остальное – лишь прилагательное… Не думай об остальном, вспомни это, и ты вспомнишь все.
– Может быть…
– Знаешь, у тебя усталый вид. Ну и немудрено: ночь мы вообще не спали… А годков тебе – не как мне…
– Вот еще! Я мужчина в самом расцвете сил!
– Кто бы спорил… Знаешь, это очень здорово, когда женщина утром, готовя завтрак, с восторгом думает о своем мужчине и о том, когда же мы снова ляжем в постель…
– И до вечера ждать совсем необязательно…
– Дор, любопытно, кто из нас дольше воздерживался?
– От чего?
– Ну не от секса же… От любви. Ты знаешь, мне жутко хочется расплакаться… От счастья…
…Звучал саксофон, и мы любили друг друга долго, бесконечно долго…
Пропало все, будто на этой земле остались только два человека и связывающее их чувство – древнее, как снег…
…Вспомни любовь, и ты вспомнишь все…
…А снега все нет. За окном, в белом люминесцентном свете, стынет ночь, замерли деревья – мерзлые, неживые. До будущей весны. Да и будет ли она?..
Смутно на душе, пусто. И – огромная усталость, словно нет сил уже ни на сочувствие, ни на сострадание, ни на любовь. И душа – одинока и бесконечна, как космос, и ночь мучительна и огромна, и нужно добрести ее до рассвета и очнуться утром в скудной бездарности пробуждения – сколько же еще нужно мужества!..
И вспоминается сырой туман, сотканный из опьянения и любви, и рыжая, веснушчатая девочка, влюбленная так искренно и так безнадежно… Далекая теперь, как отлетевшая юность…
– …Ты знаешь, мне снилась сегодня большая снежная гора… – Она повернулась на бок и положила кудрявую голову на ладошку.
– Вчера. Мы сегодня и глаз не сомкнули.
– Вчера? Ну да, вчера. Вчера я была одна.
– Ты что-то говорила про гору…
– Да. Большая снежная гора…
– Жуть какая…
– Ты понимаешь?..
– Как крепость, которую нужно взять.
– Нет, это для тебя. Гора была большая и холодная, и вся ледяная. Я с нее падала.
– Это даже приятно.
– Страшно.
– А сейчас?
– А сейчас не страшно. Я тебе не рассказывала – мне было четырнадцать лет, я каталась на лыжах, упала и даже понять ничего не успела: просто лежала на снегу и плакала. И не могла подняться. Давай выпьем?
– Давай. – Он глотнул из горлышка, потянулся за бокалом.
– Не-ет, я хочу, как ты. – Она отпила несколько глотков. – Пить приятно, а напиваться – противно. Правда?
– Когда как.
– Тогда напьюсь.
– У тебя не получится.
– Не получится… Тебе ведь будет не так хорошо со мной тогда… Ведь тебе хорошо со мной, правда?
– Правда.
– Сейчас мне приятно. А иногда – неприятно. Почему ты никогда не врешь?
– Это я тебе. А вообще-то я жуткий лгун.
– Жаль. Ты ври мне, когда мне будет это нужно. Ладно? Ой, я почти все выпила… Но ведь есть еще?
– Хм…
– Про что я говорила?
– Про гору.
– Да, про гору. Я вчера тоже плакала.
– Во сне?
– Да, и потом.
– Так бывает. А что случилось тогда?
– Давно?
– Да.
– Я ушибла позвоночник. Сильно. И три месяца лежала на животике. Мне было одиноко и жутко.
– А потом прошло?
– Ага. Я еще ходила к массажисту.
– К молодому?
– Да нет, не очень. Но у него были сильные руки.
– Да? И где же он тебя массировал?
– На кушетке. Я была в одних узеньких плавочках.
– И всего-то?
– А потом без плавочек.
– Он хотел тебя?
– Еще как.
– А ты?
– Да ну его.
– Я его убью. Завтра с утра этим и займусь.
– Не, не надо. Он уже старенький.
