– Ты поговорками не сыпь, я дело говорю. Кстати, откуда у тебя такой прикид матерый – в стиле ретро? Реглан кожаный – загляденье. И – словно прямо на тебя сшит! Сидит как влитой!
– Выдали. Согласно служебному положению. Со склада.
– Чё, правда?
– Кривда. – Корсар даже повернулся к Бурову, глядя в глаза: – Честно? Не знаю я, Саша! Не зна-ю!
– Ну и пес с ней… Ты только не нервничай раньше времён, Корсар. Мы, я чаю, уже подъезжаем. Дальше – железки в руки, патроны – в подсумки и – по коням, а?
– По коням, по граблям, короче – по всему, что движется!
– Тебе бы, Корсар, выспаться, на мир медленно взглянуть, спокойно, меланхолично…
Машина въехала в подлесок и замерла, укрытая плотно ветвями ольхи, окруженная зарослями орешника и волчьей ягоды. Буров беззвучно открыл дверцу; свет в салоне не зажегся.
– Как? – наморщил лоб Корсар.
– Ну, с меланхолией я, наверное, погорячился, а вот флегмы бы добавить – стоит. Палить по всему, что движется, – не велика наука.
Буров легко, словно игрушечный, вынул из крытого кузова ручной пулемет Калашникова. Прищелкнул магазин, передернул затвор, огляделся, констатировал:
– Туман – это хорошо. Звуки в двух шагах скрадывает – не расслышать. – Вздохнул: – Ты мне, Корсар, диспозицию все же растолкуй заново, а? А то ты очень уж при встрече накоротке все выложил; хотелось бы подробнее: кого огорчать станем, и – насколько конкретно? Пуля, сам понимаешь, дура, залепишь не туда, дырку уже не запломбируешь…
– «Хочешь, я тебе спою – слушай…»
– Помню. Эдита Пьеха пела. Когда тебя еще не было.
– А ты был, Бурый?
– Вестимо. Только маленький шибко. В пеленки писал. Я же старше тебя, Корсар. Забыл?
– Выветрилось. Ну, слушай: на хуторе, оно же поместье, двое. Женщина лет около тридцати, Ольга Белова…
– Не продолжай, я ее помню – корреспондентка какого-то журнала. Ее трудно забыть – такая вся из себя… Кто второй?
– Мужчина, с виду – лет семидесяти с небольшим, но крепкий, здоровый, бодрый. Может, ему и не семьдесят, а семьсот…
– Столько даже черепахи не живут!
– У нас – не живут, морозы, а в Индонезии – очень даже может быть.
– Ага. Значится, Кощей Бессмертный у нас тут нарисовался. «В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах всяка нечисть бродит тучей…» Его убить вообще-то можно?
– Неверно ставишь вопрос. Верный вопрос: нужно ли?
– Ты сначала на первый ответь!
– Как показывает практика, да. Ты и сам знаешь. Пуля, выпущенная из автомата Калашникова, даже специального и усовершенствованного, с укороченным стволом, пламегасителем и прочей дребеденью…
– …Пробивает с трехсот метров рельс. Убедил. А вот теперь скажи: нужно ли?
– Давай, Бурый, я тебе вкратце все же диспозицию обрисую, как ты просил сначала, а? Все просто, как тульский пряник: они, девушка и старик, или – цель, тогда…
– «Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил…» О, вспомнил! Смерть Кощеева – в яйце! Только не помню, в левом или в правом! Ну – это ничего. Очередью – срублю оба! А конец – делу венец! Правильно мыслю?
– Помолчи, рубака! Они – цель, если я дам тебе отмашку. Щелкну дважды по переговорнику. Но… скорее всего, они –
– Корсар, ты опять заговариваешься. Что значит – «нечто о нечто?»
– То, что я сказал. Сам не знаю.
– И что за люди придут по их души?
– Я что, гуру? Шаман? Откуда мне знать?
– Погоди, Корсар, ты третьи сутки в этой карусели крутишься, так? Кем они тебе показались? «Чисто спортсмены», «кровавая гэбня», «профи без страха и упрека» – кто они? Согласись, вопрос не праздный.
– Соглашусь. Похожи на выпускников одной школы боевых искусств, которые получили прививку… «от жизни».
– Как это?
– Помнишь пословицу «ничто человеческое мне не чуждо»?
– Ну. И – что?
– Вот здесь – наоборот. Все человеческое им чуждо.
– Даже смерть?
– Даже. Они если и знают, что это, то в расчет не берут. Совсем. Словно есть они на этой земле или нет их – не важно.
– Так чего мудрить? Обычные «торпеды».
– Безжалостные, беспощадные и… бесхвостые.
– Какие?!
– Бесхвостые. Понимаешь, у них в глазах вместо зрачков – штрихи, словно у змей или ящериц… А хвостов – нет.
– Напугал ты меня, командарм. А вообще… Нет – и хорошо. Обрубать не надо.
– Бурый, ты, пожалуйста, навыки вспомни бесшумного передвижения, а балагурство – забудь.
– Чья бы корова…
– Боец Буров! Пойдем по одному, с разных сторон; дом, возможно, уже под наблюдением, так что очень тихо, с носка на пятку…
– Может, вдвоем? Спина к спине? Так отбиваться легче… если помнишь.
– Помню. Но сейчас мы идем не отбиваться. А – побеждать. Другого способа выжить теперь – просто нет.
– Даже если свалить в Парагвай?
– Не хочу я в Парагвай, Бурый. Это – моя страна. Живу я здесь. И дальше хочу жить. Долго и счастливо.
– Хорошо бы еще и – красиво. Помнишь поговорку – «красиво жить не запретишь»?
– Но и не прикажешь. Я пойду первым. Просачиваться будем тихо, как тени. По одному. Врозь. По продвижению все понял, боец?
– Так точно, – спокойно, веско, без тени ёрничества ответил на этот раз Сашка.
– Вот и славно. Чует мой загривок, что именно теперь и настанет «момент истины».
– «И познаете истину, и истина сделает вас свободными…»
– «Если пребудете в слове Моем…» В Евангелии от Иоанна – так.
Буров, казалось весь уже нацеленный на будущую смертельную схватку, чуть повернулся, смерил Корсара странным, отсутствующим взглядом, словно уже находился в другом измерении, в другом течении мысли. В другой галактике…
– Да-да… Ты всегда был умный. И правильный. Я – пошел. – На губах его мелькнула улыбка. – Не прощаюсь.
Колыхнулись ветви орешника, и Буров исчез – словно и не было. Ни звука шагов, ни шелеста листьев или веток – ничего. Будто боец и впрямь растворился в густом, как молоко, да еще и сером от непрошедших утренних сумерек тумане.
Корсар выждал, как пишут в Книге, «время, и полвремени, и четверть времени», так, по меньшей мере, ему казалось, и – тоже шагнул вперед, в непрозрачную кисею тумана, словно – в стылую темень омута.
Глава 38
«Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил…» Эту фразу, сказанную промежду делом
