помощника матери Джеймза Латтрелл-Ли, ныне виконта Челмского. Я был единственным посетителем. Остальных она приняла до меня, оставив мне напоследок ровно полчаса.
— Ну и как там Розалинда? — Маффи надоело самолюбование Колли, и она решила все расставить по своим местам.
— Как обычно, как же еще? — осадил ее Колли. Он никогда раньше не встречал Розалинду: впервые в жизни увидел ее, когда она вела его к матери.
Банни пальцем поманила к себе официанта, чтобы тот вновь наполнил ее бокал. Зачем же отказывать себе в удовольствии отлично поесть за чужой счет? Она взяла со стола меню и, пока Колли бубнил свой рассказ, внимательно просмотрела его.
— Розалинда повела меня наверх, ах, какая лестница: по ней на второй этаж можно подняться прямо в карете, запряженной четверкой лошадей, — и затем по коридору туда, где, как на троне, — и это не просто сравнение: огромнейшая кровать, когда-то принадлежавшая Полине Бонапарт, вся в позолоте и шелках — восседала Ливи. — Голос его понизился до шепота. — На ней был великолепнейший шелковый, мягкий, как кожа, потрясающего многоцветья кафтан, а голову украшал тюрбан, такой же многоцветный. Тут он понизил голос: — У бедняжки выпали все волосы от химиотерапии. Дома она всегда повязывает голову тюрбаном, а когда отправляется куда-нибудь с визитом, то надевает какой-нибудь из великолепных своих париков.
— А я думала, она вообще никуда не выходит, — заметила Гарриет Стоутс.
— Она очень редко наносит визиты, а у себя дома вообще не принимает гостей, но у меня есть авторитетные свидетельства, что, когда она все же принимает чьи-либо приглашения, то появляется на людях в парике. И тем не менее, — с непобедимой твердостью заявил он, — она до сих пор остается самой элегантной дамой на свете.
— Похожа на скелет, — с наслаждением докончила за него Маффи, насмешливо глядя прямо в его оскорбленное лицо. — Я же говорю, у меня свои источники информации.
— Н-да… — расстроенно протянула Гарриет. — Дело нешуточное… одно слово, рак!
— Сама виновата! — В голосе Маффи не было и тени сочувствия. — Сколько ее знаю, она выкуривала не меньше трех пачек в день.
— А сколько лет ты ее знаешь? — невинно спросила Гарриет Стоутс. — Лет сорок? — Смех ее был холодным и звонким, как сосулька, разбившаяся о более твердый лед. — Господи, меня тогда еще и на свете-то не было.
— Едва ли, — и глазом не моргнув, невозмутимо протянула Маффи. — Так как ты родилась — постой- ка, когда это ты вышла замуж за Стоутса?
— Ну знаешь, это уже…
— Дамы, дамы, пожалуйста… — В голосе Колли звучало огорчение. — Не забывайте, где вы находитесь.
— И как вы здесь оказались, — злобно прошипела Маффи.
— Дамы! — повысил голос Колли, раздражаясь. — Попридержали-ка лучше бы свои языки!
— Колин, смотри, не перегни палку! — пригрозила ему Маффи.
Он мгновенно смолк, но взгляду его могла бы позавидовать сама Медуза-Горгона.
— Не обращайте на нас внимания, — поощрила его Гарриет. — Расскажите-ка нам лучше, как она выглядит и о чем вы с ней говорили.
— Она как была, так по сей день и остается великой женщиной, — нараспев заговорил Колли, и в голосе его зазвучали благоговейные нотки, словно речь шла о божестве. — Ни единого слова жалобы, а какое достоинство, какой врожденный вкус и изысканность манер…
— И как здорово ей подфартило, что выскочила замуж за Билли Банкрофта, — в тон ему саркастически продолжила Маффи.
Гарриет уловила в ее тоне какой-то скрытый, порочный и злобный подтекст.
— И что же следует из этого заявления? — невинно осведомилась она. — В свое время он был весьма завидным женихом, только и всего.
— Лично я не позарилась бы на Билли Банкрофта, даже если бы мне завернули его в самую дорогую упаковку, — огрызнулась Маффи.
— Действительно, зачем он тебе в упаковке! — пьяненько подтвердила со своего места Банни, поскольку в продолжение всего разговора она то и дело прикладывалась к «Перрье». — Ты так и спала с ним, без упаковки, правда? — Она изящно икнула. — И не один раз…
Именно благодаря этим словам множество дам света, присутствовавших в ресторане, имели несказанное удовольствие наблюдать, как из него кубарем выкатилась разъяренная суперсука Маффи Хэдфилд, оставив позади себя за столиком двух зашедшихся в истерике женщин и нахохлившегося знаменитого газетного фельетониста.
Когда Розалинда спустилась вниз, Джеймз улыбнулся и шагнул ей навстречу, говоря:
— Как приятно вновь увидеть старинного друга.
— Джеймз…
Они обнялись и расцеловались.
— Ну, как вы в роли семнадцатого виконта? — спросила Роз.
— Чертовски, доложу я вам, трудная работенка. Я ведь никогда к этому не готовился. Берти же готовили с самого дня рождения. Но я учусь помаленьку.
— Я болею за вас, мы обе с мамой болеем за вас, но она ужасно без вас скучает. Я всеми силами стараюсь удержаться в вашей шкуре, но она для меня, увы, слишком велика, я даже представить себе не могла, как тяжко вам приходилось трудиться. Мама просто сгорает от нетерпения поскорее увидеть вас. Она все утро приводила себя в порядок и прихорашивалась. Останетесь с нами пообедать?
— С превеликим удовольствием.
— Вот и хорошо.
Пока поднимались по лестнице, Джеймз осторожно поинтересовался.
— А как она на самом деле?
— Хорошего мало. Она теперь очень быстро устает, отсюда много спит, а ест, как птичка, хотя Жан- Жак из кожи вот лезет, стараясь ей угодить, и готовит самые распрекрасные деликатесы. С удовольствием она пьет только хорошо остуженное шампанское, а поскольку врачи считают, что оно никак не может ей повредить, у ее постели всегда теперь стоит початая бутылка.
— Я привез ей в виде гостинца перепелиные яйца… собственного, челмского, так сказать, производства. В скором времени надеюсь поставлять их на продажу. Она всегда очень их любила, особенно под майонезом из полыни эстрагон; перепелиные яйца — как раз та еда, которую лучше всего запивать охлажденным шампанским. — Он протянул Роз небольшую корзинку, изнутри выложенную мхом, на котором покоилось несколько дюжин перепелиных яиц.
— Сначала давайте покажем их, а потом я отправлю яйца на кухню.
Воспитание и природная сдержанность Джеймза оказали ему неоценимую услугу, когда, войдя в спальню Ливи, он впервые за многие недели увидел прежнюю работодательницу. Она сидела, облокотясь на горку отделанных кружевами подушек, в сиянии зеленого и золотого, и на голове ее, совершенно облысевшей, красовался такой же многокрасочный тюрбан. Лицо, как всегда, было тщательно подведено, и, когда он склонился к ней, чтобы поцеловать — очень осторожно, так как выглядела она необычайно хрупкой и уязвимой, — в щеку, то уловил едва ощутимый аромат духов, ассоциируемый в его памяти только с ней: «Ма Грифф»! Но его до глубины души потрясла одутловатость ее серой кожи под толстым слоем искусно наложенных румян; чудесные ее глаза глубоко запали и как бы провалились в тень, а скулы, наоборот, выступили вперед. Когда он обнял ее, у него было ощущение, что обнимает он скелет.
— Джеймз… — Дышала она с трудом, произнося слова с усилием, но вся так и лучилась радостью и теплотой. — Как хорошо снова увидеть вас… Мне так вас не хватает.
— А мне вас.
— Мы здорово прожили все эти годы, правда?
— Правда.
