— Эта книга и есть, собственно, результат моих репортерских расследований, статьи же, написанные по горячим следам, лишь дополняют ее.
— Как в той вашей книге о Вьетнаме?
— Вы ее читали?
— Да. Насколько я понимаю, в ее основе лежат ваши личные впечатления? — Роз помолчала, раздумывая. — Но в ней явно отсутствует мотив об «услышанных Богом молитвах». Что заставило вас поступить именно так?
— Я документалист, а не сочинитель.
— То же самое утверждал Трумэн Капоте о своей книге!
Джек Росс покачал головой.
— У меня исследование механизма власти и способов его практического использования, в книге нет скабрезных сплетен о богатеньких, до которых мне совершенно нет никакого дела.
— В таком случае вы — редкое исключение.
— И на том спасибо.
Роз встала.
— Мне очень жаль, что вы напрасно потратили свое время.
Он тоже встал.
— Я бы этого не сказал.
Как странно, мелькнуло в голове у Роз, стоять рядом с мужчиной, который намного выше меня, такая редкость, даже Питер, и тот был чуть ниже меня.
— Я передам отчиму о вашем визите, — сказала она, направляясь к двери. — Не сомневаюсь, он непременно попытается снова связаться с вами.
— Не сомневаюсь.
Они обменялись рукопожатиями. Оно было у него твердым, но без аффектированной мужественности и силы. А улыбка, неожиданно осветившая его лицо, искрилась затаенной энергией.
Снова поднимаясь по лестнице, Роз подумала, что Билли, вероятно, намеревается проверить, насколько опасную течь дал его корабль. Джек Росс казался ему грозным рифом. Его честная, во многом противоречивая книга о Вьетнаме, вышедшая в свет в то время, когда Роз была еще студенткой в Беркли, поразила и взволновала ее. Автор этой книги даже приезжал в университет на встречу со своими читателями, но она не пошла на его лекцию: единственный голос, который она тогда слышала, принадлежал Питеру Дзандасу.
После ленча, который Ливи пожелала съесть, сидя за столом, накрытым в ее гостиной, до которого добралась, тяжело опираясь на руку Джеймза, она тотчас вернулась к себе в спальню, и не успела Роз накрыть ее простыней, как она заснула.
— Она совершенно выбилась из сил, — печально заметил Джеймз.
— Она из многого выбилась, — ответила Роз, когда они на цыпочках выходили из спальни, — а правильнее будет сказать: от многого отказалась. То, что раньше принимала как само собой разумеющееся, теперь подвергается сомнению, причем сопровождается все это весьма язвительными комментариями, что для нее вообще нетипично. Такое впечатление, что она дошла до незримой черты, за которой ей только и остается, что заявить самой себе: «А, плевать, мне уже терять нечего!» — Роз помолчала. — И, как это ни прискорбно, она абсолютно права…
— Обстоятельства способны многое изменить? — словно бы самому себе задал вопрос Джеймз, затем после непродолжительной паузы заметил: — Как это случилось со мной.
Что-то в его голосе заставило Роз спросить:
— К лучшему или худшему?
— Вот как раз об этом мне и хотелось бы с вами поговорить.
— Тогда давайте немного пройдемся, — предложила она, почувствовав, что его что-то гложет. — У нас с вами уникальная возможность прогуляться по одному из немногих частных парков Лондона.
Поплотнее запахнувшись, так как на улице было довольно холодно, через застекленные двери утренней гостиной они вышли в примыкавший к дому парк, которому Ливи, вырвав из запустения, вернула его прежний вид середины восемнадцатого века.
— Надеюсь, вы не станете рассматривать то, что я вам сейчас скажу, как отчаянную попытку утопающего ухватиться за соломинку или, что, в общем, одно и то же, как паллиативное решение, — после довольно продолжительного молчания начал Джеймз, и острый слух Роз мгновенно уловил в его голосе нотки обеспокоенности и несвойственной ему неуверенности. — Поверьте мне, это не так, — продолжал он. — Я очень долго и тщательно обдумал все, прежде чем пришел к убеждению, что предлагаемый мной образ действия вполне разумен.
— За разумное решение я всегда голосую обеими руками. Моя старая гувернантка научила меня во всех случаях жизни полагаться прежде всего на здравый смысл. — Роз почувствовала, что впервые в жизни видит растерянного и неуверенного в себе Джеймза. Воспитание, которое он получил, служившее ему верой и правдой, всегда выручало его в самых сложных ситуациях, помогало ему не оставлять после себя никаких следов: в качестве личного помощника леди Банкрофт ему приходилось сталкиваться с массой трудностей, чреватых злополучными последствиями, но всякий раз он выходил из них с честью. В данный момент его явно снедало сомнение: применять или не применять хирургические методы вмешательства.
— Как вам известно, — несколько выспренно продолжал он, — меня, как говорится, «перевели» на должность, о которой я никогда и помышлять не мог. Мой брат был единственным прямым наследником, а после него прямым наследником должен был сделаться его сын: тот факт, что оба они могут погибнуть в одно и то же время, мне и в голову никогда не приходил, но именно это и произошло, и теперь, волею случая, я — семнадцатый виконт. И на мне лежит обязанность сделать так, чтобы на свет появился и восемнадцатый. Но для этого я должен жениться. — Он внезапно остановился, и было только слышно, как под его подошвами заскрипел гравий, которым были посыпаны дорожки в парке. — Я бы желал, если бы вы согласились, чтобы моей женой стали вы.
Роз тоже остановилась, и на какое-то мгновение так растерялась, что, раскрыв рот от изумления, только молча хлопала глазами.
— Мы прекрасно ладим друг с другом, — поспешно продолжил Джеймз, ловя ее взгляд, — и всегда были добрыми друзьями. Я считаю вас человеком чести и исключительного благородства, и посему более подходящей кандидатуры на роль виконтессы Челмской не вижу. Я к вам очень хорошо отношусь и полагаю, не ошибусь, если скажу, что это взаимно: многие из так называемых долговечных браков строились и на менее прочном основании. — Поскольку Роз все еще ничего ему не отвечала, он быстро добавил: — Не стану скрывать, что это будет брак по расчету — во всяком случае, с моей стороны, но если мне придется исполнить свой долг, — а мне ничего другого не остается, если я хочу, чтобы род мой не кончался, то, по крайней мере, выберу себе в пару человека, достаточно умного и чуткого, который сможет понять и оценить значение того, что необходимо сделать, и поможет мне сделать это наилучшим образом.
— Но ведь вы предпочитаете мужчин, — наконец смогла выдавить из себя Роз, к которой вновь вернулась ее рассудительность.
— До того как я стал гомосексуалистом, я был гетеросексуален, и снова, если возникнет такая надобность, могу им стать. Я вовсе не желаю делать вид, что это будет брак, основанный на взаимной страсти, отнюдь. Но он будет основан на крепкой дружбе, у вас будет полный материальный достаток, положение в обществе, — хотя мне прекрасно известно, что привилегии такого рода вас интересуют меньше всего, — со своей стороны я постараюсь сделать все, чтобы вы были счастливы. Ведь у вас в жизни нет никого, кто имел бы для вас значение, не так ли? Я имею в виду мужчину.
Роз отрицательно покачала головой.
— Вы не из тех, кто быстро влюбляется. Не таков и я. Но мы уважаем друг друга, ведь так? Сколько времени мы уже были хорошими друзьями? Нам неплохо в компании друг друга, у нас схожие вкусы. На моих глазах вы из непокорной, порой совершенно неуправляемой девчонки превратились в уравновешенную, полную достоинства, умную женщину, а то, как вы повели себя по отношению к своей матери после стольких лет разрыва и непонимания, только лишний раз свидетельствует о вашем благородстве. Все это в совокупности делает вас достойной чести сделаться виконтессой, моей женой, и,
