Лучший друг девушки

тебя.

— Зачем ты всякий раз напоминаешь мне об этом? Я и сама знаю, что первенец — всегда самый любимый ребенок.

— У твоей матери никогда не было любимчиков, — строго выговорил ей Билли. Затем сказал ласково: — А вот у меня, наоборот, есть любимчики. Или я что-то путаю, называя тебя любимицей?

— А Дэвид, — ревниво напомнила ему Диана. — Наследник-то он, а не я! И по непроверенным данным, развлекается на всю катушку.

— Кто это тебе сказал? — рявкнул Билли.

— Те, кто своими глазами видели, чем он занимается в Кембридже. У него там то еще окруженьице!

— Что ты имеешь в виду под «тем еще окруженьицем»?

— То же самое, что все под этим понимают: странных типов, ненормальных, с отклонениями… гомиков.

В другое время она бы дрогнула от взгляда, каким в нее вперился Билли, взгляда, словно пригвождавшего человека к стене, но в ней бурно клокотала ревность, мешавшая ей отчетливо видеть, что творилось вокруг нее. Но голос его, казалось, был способен пробить непробиваемую толщу гранитной стены.

— Никогда, слышишь, никогда не смей говорить такие вещи о своем брате! Дома или на людях. Мне до чертиков надоели эти твои приступы обиды, всякий раз, когда тебе кажется, как что-то угрожает твоему положению; тебе уже двадцать два года, и тебе не подходит больше роль избалованного дитяти. — То, что он сам повинен в этом, ему даже в голову не пришло. — Именно поэтому я попросил твою единоутробную сестру организовать очень важный для меня ленч: она не принимает любой совет как попытку подорвать ее авторитет, и, кроме того, она умеет отлично выполнять приказы. И не лезет с критическими замечаниями относительно своих братьев и сестры, как это делаешь ты! Стоит ли удивляться, что твоя мать не желает видеть тебя, потому что единственное, что ты делаешь, — это без толку машешь своими крылышками и скулишь.

Диана, заревев, бросилась вон из комнаты. Он слышал, как каблучки ее простучали вверх по лестнице, затем сильно хлопнула дверь, но мысли его уже были далено от нее. Он думал о своем сыне. Подойдя к столу, снял телефонную трубку и по памяти набрал номер Дэвида.

Роз в последний раз обходила стол — фаянс фирмы «Роял Доултон» [19] (по образцам Карлиля), георгианское серебро (по образцам Вида), уотерфордский хрусталь. Бэйнес налил в графин вино «Померол» 1947 года.

— Ну, господин Росс, берегись, — пробормотала она, — ты теперь прямо в перекрестье прицела. — Она поправила букет из красных маков, голубых васильков и желтых тюльпанов, стоявших в центре стола в серебряной вазе. — Все простенько, без затей, — вполголоса продолжала она. — А посмотрим, что ты скажешь, когда начнешь есть свой бифштекс…

Когда она отвернулась от стола, вошел Билли. Он молча обошел вокруг стола, внимательно его осматривая, поправил на ходу нож, подравнял бледно-зеленую льняную с тончайшим тканым узором салфетку. Затем удовлетворенно кивнул.

— Великолепно, — сказал он. — А как насчет еды?

— Я решила все сделать а-ля герцогиня Виндзорская. Оба филе, как братья-близнецы, картофелины как на подбор, все на один размер и совершенно одинаковой формы, салат сейчас уже рвут, а приправу я приготовлю сама. «Стилтон» надо попробовать, чтобы поверить в его вкус, а печенье «Оливер» хрустит, как новенькие банкноты, которые поступают в ваш бумажник каждое утро. Кофе будет готов, как только вы позвоните в колокольчик. — И как бы желая ему польстить: — А рядом с вашей тарелкой я положила мамину записную книжку в золотом переплете, чтобы вы внесли туда все замечания по поводу того, что, по вашему мнению, не отвечает предъявляемым стандартам. Я знаю, что они чрезвычайно высоки. — Она немного помолчала: — Мама мне не раз говорила об этом…

Неожиданно Билли запрокинул вверх свою красивую львиную голову и захохотал.

— Никак не могу взять в толк, откуда у тебя эта врожденная наглость? Явно не от твоей матери и тем более не от твоего отца, если судить по тому, что мне доводилось слышать о нем. Скорее всего, от твоих обеих бабок, обе они были теми еще твердыми орешками. О феминизме в то время и слыхом не слыхивали.

— Неправда, — перебила его Роз. — Просто феминистское движение еще не успело тогда полностью прорасти из-под земли.

— В которую ушли они обе, оставив тебе в наследство свое упрямство.

— Благодарю за комплимент, — ответила Роз, немало удивленная этими его словами, ибо слышала такое от него впервые.

— Твоя бабушка Гэйлорд не выносила меня, потому что я не полностью был вхож в высшее общество, а вернее, как еврей, совсем не был вхож в него.

— Кто бы мог подумать? — усомнилась Роз. Она заметила, как яростно вспыхнули его глаза, но тон его не изменился, когда он продолжал:

— Твоя бабушка Рэндольф не желала даже признать, что я есть. Люди, подобные мне, для таких, как она, не существовали. Но я очень уважал ее: она была истинно великой леди.

— Я знаю, — сказала Роз.

И тогда он все испортил.

— Тебе бы не женщиной, а мужчиной родиться.

Теперь наступил ее черед, и она не преминула воспользоваться им.

— Как жаль, что не могу возвратить вам ваш комплимент.

Глаза их встретились. Неудержимая сила наткнулась на недвижимую скалу, коса нашла на камень, и в тяжело зависшем молчании почтительно прозвучал голос Бэйнеса:

— Вас просят к телефону, милорд. Господин Дэвид.

Такси Джека Росса подкатило к главному входу дома Морпетов как раз в тот момент, когда в своем кабинете Билли снял трубку телефона.

Бэйнес извинился перед посетителем за своего хозяина и спросил, не желает ли г-н Росс пройти пока в библиотеку, но через дверь, впопыхах оставленную Билли открытой, Джек заметил высокую элегантную фигуру Роз, склонившуюся над столом, накрытым к ленчу, и потому сказал:

— Лучше я пока побеседую с мисс Рэндольф.

И по коридору пошел прямо к ней.

Она не слышала его шагов, и он, остановившись в дверях, с восхищением смотрел, как она, склоняясь к столу, что-то поправляла в великолепном букете, стоявшем прямо в его центре. Красивая женщина, в который уже раз мелькнуло у него в голове, хотя и очень высокая, но, даже независимо от роста, устрашающе недоступная. Когда он впервые увидел ее, то подумал, что она очень похожа на свою знаменитую мать, но за чисто внешним сходством просматривался в ней отпечаток острого и проницательного ума, которого не было у ее матери. Двадцать с лишним лет тому назад, тогда еще начинающим репортером, только недавно окончившим Школу журналистов Колумбийского университета и служившим мальчиком на побегушках у известного фельетониста, он освещал какое-то благотворительное мероприятие, на котором присутствовали все три Блистательные Гэйлорд, и был наповал сражен истинным совершенством Оливии Гэйлорд Рэндольф. Ее дочь была не столь совершенной, но это только делало ее более живой, хотя в ней явно ощущались черты, свойственные обитателям Аппер Ист-Сайда, Золотого Берега, вековые устои, большие деньги и длинная родословная, блестящее образование в одной из престижных школ Америки, что в целом завораживающе действует на людей. Самоуверенность, присущая женщине этого круга, для любого мужчины вызов, брошенный его достоинству.

Внутри Роз все кипело. Надо же, ей, видите ли, следовало родиться мужчиной! Что может сделать мужчина, чего не смогу сделать я сама, причем не хуже, а в тысячу раз лучше! Да и вообще, что может дать мне мужчина, чего я сама не смогу достать для себя?

Она в бешенстве оглядела прекрасно сервированный стол, за которым, в чем у нее не было никаких сомнений, Билли попытается сделать все возможное, чтобы подмять под себя, заткнуть рот или любым другим способом заставить Джека Росса отказаться от публикации своей книги, которая, по мнению Билли,