можно.
Молодая женщина остановилась, поверх ярко-красного платья накинута пестрая шаль, в ушах — кольца величиной с браслеты. В общем, сейчас она напоминала скорее не дитя, а цыганку.
— Простите, если в прошлый раз я сказала вам что-то обидное, — попросила Макси. — Может, зайдете выпить кофе. Я хотела вас еще кое о чем спросить.
Ким в нерешительности остановилась. Судя по всему, она хотела сначала отказаться, но потом кивнула и шагнула к двери:
— Ну ладно, на минуту.
Наливая ей кофе, Макси сказала:
— Если вы помните, мне показалось странным, что вы в таких радужных тонах описали человека, который посылает анонимки. Так вот, мне пришло в голову: ведь наверное, когда писались эти письма с угрозами, человек намеренно изменял почерк?
Ким отпила кофе и согласно кивнула:
— Наверное.
— Значит, если почерк был изменен, вы могли ошибиться и насчет характера того, кто писал? Вы говорили, что тот человек хладнокровный, спокойный и в общем приятный. Но ведь могло быть, что писавший представляет собой нечто совершенно противоположное — он же писал не так, как обычно.
Ким отрицательно покачала головой:
— Нет, такого быть не может. Человеку неискушенному может показаться, что измененный почерк принадлежит другому человеку, но графолога не обманешь, он поймет, что писал один и тот же. Если, разумеется, у него не произошло изменения личности, что влечет за собой и изменение почерка.
Макси весьма сомневалась в истинности слов мисс Овиэт, но промолчала, боясь обидеть графолога еще раз.
— Вот, — сказала она и протянула Ким листок бумаги, исписанный Рисом, который тот по своему обыкновению бросил на ее стол. Это были примерные темы статей для следующего номера. — А что бы вы могли сказать мне о человеке, который это написал?
Она решила, что лучшей проверки для Ким ей не придумать. Уж что-что, а характер Риса Макси изучила в совершенстве.
— Умный, спокойный, доброжелательный, бережливый, выдержанный.
— Ха-ха! — не удержалась Макси. — Этот человек — бабник и игрок. А выдержки у него не больше, чем у комара.
— Возможно, в чем-то он и несдержан, — Ким не желала сдаваться, — но не во всем. Он, скорее всего, много работает — может быть, отдает долги, он упорен. Посмотрите, как низко расположены поперечные черточки на его «t». Причем все без исключения.
Макси подумала, что наверное черточки на «t» у Ким тоже расположены низко, уж очень она упорна.
— И еще он оптимист, — продолжала Ким, — у него строчки бегут вверх.
— Потрясающе, — соврала Макси, сожалея о даром потраченном времени. — Спасибо вам за помощь.
— Это что, была проверка?
— Возможно, в некотором роде.
— Вы хотели узнать, не один и тот же ли это почерк? — В голосе Ким слышалась укоризна.
— Нет, я…
— Вы думали, что я скажу, не раздумывая: 'Обе бумаги писал один и тот же человек'?
— Нет, я не думала…
— Я только могу утверждать, что эти люди похожи. Но один пишет так, что строчки у него лезут вверх, и это знак того, что он счастлив, а у второго — вниз, как будто он несчастен.
Ким удалилась, даже не попрощавшись. Макси, сидя за своим столом, уставилась в пустоту. Потом, взяв ручку, она записала в блокнот то, что только что сказала ей Ким: умный, упорный, спокойный, выдержанный, терпимый, бережливый, оптимист.
Убийца, во всяком случае тот, кто писал угрожающие письма, обладает такими же свойствами, за исключением последнего.
Бережлив ли Рис? Вообще-то прижимистым он не был. А если начать расспрашивать его насчет долгов, он все равно ничего не скажет, только будет смеяться.
Но ведь Рис и Джим были друзьями, черт побери! И Макси было также трудно представить себе, что Рис взрывает Джима, как и вообразить себе Джима, подкладывающего взрывчатку в «фиат» Риса.
Рис обедал целых два часа, что было, впрочем, даже хорошо, потому что, когда он вернулся, Макси стоило большого труда вести себя как ни в чем ни бывало.
Не удержавшись, она спросила:
— У тебя этой весной была борода?
Рис редактировал свою статью и ответил рассеянно:
— М-м-м… Не помню.
— Вспомни-ка. Ты ведь сбрил бороду месяца три назад?
— В жару борода мешает.
Рис поднял наконец голову и пристально посмотрел на Макси; она повернулась в кресле и уставилась в компьютер.
Макси заперла редакцию и вышла на улицу. Перл-стрит готовилась к вечеру, тут и там появились музыканты: гитара, банджо, труба. Клоун приветствовал Макси, дотронувшись до своего яркого розового парика. Свернуть с Перл-стрит на другую улицу было все равно, что шагнуть из театральной декорации в реальную жизнь.
Макси миновала Каньон-бульвар и подходила уже к городской библиотеке. В меркнувшем свете дня у стоянки она увидела человека, державшего под мышкой книги, другую руку он засунул в карман брюк. У Макси сильно забилось сердце; ей показалось, что это Джим. Но, разумеется, она ошиблась. Ей вспомнилось замечание Сэма насчет того, сколько бородатых в их городе.
В справочном зале библиотеки еще один бородач помог ей отыскать раздел медицинских учреждений США. Клиника Нибердинга. Она пробежала глазами название, адрес, номер телефона, фамилию директора. А вот и специализация клиники — лечение бокового амиотрофического склероза, чаще известного как 'болезнь Лу Герига'.
Макси, ничего не видя, смотрела перед собой. 'Выдержанный, — подумала она. — О Боже!'
Домой Макси шла пешком. На нижней ступеньке своей лестницы она остановилась, вспомнив, как Джим спускался по ней, так и не зайдя в гости. 'Я должна была, должна была его удержать!' — подумала она уже в который раз.
Моэ не очень-то нравилось, когда его тискали, но Макси все-таки удалось поймать его, и она, улыбаясь, гладила его мягкую шерсть. Потом, опустив кота на пол и поставив перед ним миску с едой, она пошла в спальню.
Тетрадь Джима лежала на бюро, там, где она оставила ее в тот вечер. Случайно открылась та же страница, которую Макси начинала уже читать, но так и не закончила:
Любимая, ты далеко
И место, что с тобою рядом на постели, пустует,
Снег падает за окнами и тает,
Застыв от холода, тоски,
Всего, что мучает.
Присядешь у огня и ждешь,
Когда приду я и нарушу словами и дыханьем тишину.
Мгновенья полетят стремительно,
