там что-нибудь такое, из-за чего тебя вернут обратно за решетку. Не сомневайся, я это сделаю. Поэтому если хочешь мне что-то сказать, то сейчас самое время.
— Нечего мне сказать.
— У тебя никогда не было проблем с женщинами? Плохого поведения по этой части?
— Никогда! — До этого момента речь Кристофа была в основном монотонной, механической. А теперь в его голосе слышались возмущенные нотки.
— Никогда? — недоверчиво покачал головой Майло.
— Никогда, ни единого раза! Я наркоман с четырнадцати лет. Но никому не причиняю вреда.
— Между тем по-прежнему принимаешь наркотики.
— С возрастом меньше.
— Что меньше?
— Потребность.
— Как у тебя с половой жизнью, Роланд?
— Да никак. — В словах Кристофа не было сожаления, они прозвучали почти с радостью.
— Но, похоже, это тебя не угнетает?
— Ага, я даже счастлив, что так произошло. Вы ведь знаете, как наркота влияет на это дело.
— Не встает, — кивнул Майло.
— Точно. — Кристоф устало улыбнулся, показав редкие коричневые зубы. — Одной заботой меньше.
Майло записал его адрес.
— Закоренелый уголовник, — сказал лейтенант, когда мы поднялись по лестнице к офису 'Пасифика- вест' и рев пылесоса стих.
— Перегоревший преступник. Дошел до определенного возраста, выдохся и ни на что уже не способен.
— Отгадаешь, сколько ему лет?
— Пятьдесят?
— Тридцать восемь.
В приемной никого не было. Кнопка доктора Ларсена не горела, у доктора Гулла светилась красным.
— Сейчас три сорок, — сказал я. — Если у него часовой сеанс длится сорок пять минут, то он скоро освободится.
— Ловко… Мне нравится ваша профессия, Алекс. Вообрази только, что так могли бы работать и хирурги. Отрезают тебе три четверти аппендикса и выкатывают счет.
— Здесь есть профессиональная специфика. Оставшиеся пятнадцать минут отводятся на то, чтобы зафиксировать результат сеанса и продумать дальнейший курс лечения.
— Или, если ты доктор Гулл, вернуть назад все вещички, которые смел со стола, решив продуманно трахнуть на нем свою пациентку.
В три сорок шесть дверь в приемную открылась, и из кабинета вышла пышущая здоровьем, привлекательная женщина лет сорока, продолжая о чем-то говорить с Гуллом.
Он стоял к ней почти вплотную, поддерживая ее под локоть, но увидев нас, руку быстро опустил. Женщина ощутила его напряженность, и ее щеки стали пунцовыми.
Я ждал, что Гулл начнет потеть, но он справился с собой и повел пациентку к двери.
— Значит, до следующей недели, — сказал он.
Женщина, хорошо сложенная брюнетка в волнах серого кашемира, чуть коснулась рукой волос, одарила нас легкой улыбкой и ушла.
— Опять? На этот-то раз что вам нужно? — спросил Гулл.
— Мы познакомились с вашей женой, — объявил Майло.
Последовало продолжительное молчание.
— Понятно, — наконец хмуро изрек доктор.
Майло улыбнулся.
— Пэтти сейчас переживает непростой период, — продолжил Гулл. — Но у нее все будет хорошо.
— Непростой период? Что вы имеете в виду?
Гулл пригладил свои черные волосы.
— Почему бы вам не зайти? Следующий час я свободен.
— Или по крайней мере сорок пять минут из него, — пробурчал себе под нос Майло.
Гулл не расслышал. Он повернулся и уверенным шагом направился к трем внутренним офисам. Двери Элбина Ларсена и Мэри Лу Коппел были закрыты.
Остановившись перед распахнутой дверью своего кабинета, Гулл сказал:
— У моей жены… возникли проблемы.
— Готов поспорить, что это так, — сказал Майло. — Быть может, ей стоит немного подлечиться.
Глава 25
Офис Гулла был на треть меньше, чем у Мэри Лу Коппел, и обставлен на удивление просто. Никаких панелей из серебристого клена, на стенах обычная бежевая краска, покрытие пола тоже бежевое. Кожаные диваны и кресла цвета 'белая ночь'.
Коппел выставляла напоказ хрустальные яйца и индейскую керамику. Единственной уступкой декору со стороны Франко Гулла были фотографии животных и их детенышей, вставленные в дешевые рамки.
Я поймал себя на том, что пытаюсь уловить запах секса, но учуял лишь сладкую смесь духов.
Гулл развалился на диване и пригласил сесть нас.
— Вам необходимо знать, что Пэтти столкнулась с некоторыми очень серьезными проблемами, — сказал он, прежде чем наши зады соприкоснулись с кожей кресел.
— Неверность в браке? — спросил Майло.
Губы Гулла страдальчески искривились.
— Ее проблемы намного глубже. Отец Пэтти был крайне жестоким человеком.
— А-а, — протянул Майло и повернул голову так, чтобы доктор не увидел, как он мне подмигнул. — Ох уж эта миссис Гулл! Однако похоже на то, что жены психотерапевтов не попадают под принцип конфиденциальности.
Глаза Гулла сверкнули. Капелька пота появилась из-под спадающей на лоб волнистой с проседью пряди.
Я был прав: утрата почвы под ногами совершенно расстраивает его надпочечники.
— Я рассказываю вам о Пэтти, потому что ее слова необходимо воспринимать в определенном контексте.
— Это означает, что мне не следует ей верить?
— Это зависит оттого, что именно она рассказала.
— Во-первых, она считает, что вы не убивали доктора Коппел.
— Вот видите, даже тот, кто не питает ко мне дружеских чувств, считает, что я никогда не совершу ничего подобного. У меня даже нет…
— Вы ненавидите огнестрельное оружие, — перебил его Майло. — Это она нам тоже сказала.
— Пистолеты — это мерзость.
— Миссис Гулл полагает, что у вас алиби на ту ночь, когда была убита доктор Коппел.
— Вот видите, — повторил Гулл.
— Давайте, однако, начистоту. Дело в том, доктор, что рассказанное вашей женой не является алиби. —
