– Да, это было нелегко, но оказалось, что есть просто фантастическое решение. Здесь, в «Милосердной Деве Марии», я заседаю в правлении как полноправный член с правом голоса. Здесь тоже хватает идиотов, но я могу не обращать на них внимания. Я пользуюсь и привилегиями: мой второй ребенок, Амелия, принята в медицинскую школу в Майами и живет со мной. Моя квартира в кондоминиуме выходит окнами на океан, и в тех редких случаях, когда мне удается отправиться в Маленькую Гавану[57], я чувствую себя маленьким мальчиком. Это похоже на хирургическую операцию, Алекс. Процесс был болезненным, но результаты стоили того.
– Они просто идиоты, что потеряли тебя.
– Согласен. Пятнадцать лет – а они мне даже золотых часов не подарили. – Рауль рассмеялся. – Это не люди, а перед ними дрожат все врачи. Все, что для них имеет значение, это деньги.
– Ты имеешь в виду Джонса и Пламба?
– И еще ту пару псов, что ходят за ними по пятам, Новак и как там еще второй. Может быть, они и бухгалтеры, но очень напоминают мне головорезов Фиделя. Послушайся моего совета, Алекс. Постарайся не слишком увязнуть в тамошних делах. Почему бы тебе не приехать в Майами и не применить свое мастерство там, где его оценят по достоинству? Мы вместе напишем на какую-нибудь субсидию научную работу. Сейчас на первое место вышел вопрос о СПИДе – от него так много горя. Две трети наших пациентов с гемофилией получили зараженную кровь. Ты можешь здесь быть полезным, Алекс.
– Спасибо за приглашение, Рауль.
– Оно искреннее. Я помню пользу, которую мы принесли, работая вместе.
– Я тоже.
– Подумай об этом, Алекс.
– О'кей.
– Но, конечно, ты этого не сделаешь.
Мы оба рассмеялись.
– Можно мне задать тебе еще один вопрос? – спросил я.
– Тоже личный?
– Нет. Что тебе известно об институте химических исследований Ферриса Диксона?
– Никогда не слышал о таком. А что?
– Он выдал субсидию одному врачу в Западной педиатрической. И больница выплачивает свою долю в этой субсидии.
– Серьезно? И кто этот парень?
– Токсиколог по имени Лоренс Эшмор. Он написал работу по эпидемиологии – что-то о детском раке.
– Эшмор... Никогда не слышал о нем. Какой эпидемиологией он занимается?
– Пестициды и процент заражения. В основном теоретическая работа, игра с числами.
Рауль фыркнул:
– Сколько же денег отпустил ему этот институт?
– Почти миллион долларов.
Молчание.
– Что?
– Это правда, – подтвердил я.
– И больница выплачивает свою долю в субсидии?
– Круто, да?
– Абсурд. Как называется этот институт?
– Институт Ферриса Диксона. Он субсидировал еще только одну работу, но дал значительно меньше. Какой-то экономист по фамилии Зимберг.
– С выплатой своей доли субсидии... Гм-м, я проверю это. Спасибо за подсказку, Алекс. И подумай о моем предложении. Солнце сияет и здесь.
30
Майло мне не позвонил, и я начал сомневаться, что он приедет на нашу встречу в восемь часов. Когда он не появился и в двадцать минут девятого, я решил, что нашей встрече помешало то, что задерживало его в Центре Паркера. Но в восемь тридцать семь в мою дверь позвонили, я открыл ее и увидел своего друга. Позади него стоял еще кто-то.
Пресли Хененгард. Его лицо маячило над плечом Майло, как зловещая луна. Его рот был маленьким, как у младенца.
Майло заметил выражение моих глаз, подмигнул мне, сигнализируя, что все в порядке, положил руку мне на плечо и вошел. Хененгард замешкался на минуту, но все же последовал за ним. Руки прижаты к бокам. Пистолета с собой нет. Пиджак не вздувается, никаких признаков принуждения.
Эта парочка выглядела как полицейский наряд.
– Через минуту я присоединюсь к вам, – произнес Майло и шмыгнул в кухню.
Хененгард остался стоять в холле. Большие кисти его рук были покрыты пятнами. Глаза обегали комнату. Дверь все еще была не заперта. Я закрыл ее, он не пошевелился.
Я прошел в гостиную. И хотя не мог расслышать его шагов, знал, что он следует за мной.
Он подождал, пока я сяду на кожаный диван, расстегнул свой пиджак и опустился в кресло. Его живот навис над поясом, натягивая белую плотную ткань сорочки. Все остальное тело было широким и плотным. Розовая, как цветок вишни, кожа шеи нависала над воротником сорочки. Пульс сонной артерии бился ровно и быстро.
Я слышал, как Майло возится на кухне.
– Приятная комната. Хороший вид из окна? – проговорил Хененгард.
Я впервые услышал его голос. Интонации Среднего Запада, тон средней высоты со склонностью к пронзительности. Если слушать по телефону, возникнет представление о не столь крупном мужчине.
Я ничего не ответил.
Он сложил руки на коленях и опять принялся разглядывать комнату.
Из кухни продолжал доноситься шум.
Он повернулся в сторону кухни и сообщил:
– Что касается меня, я считаю, что частная жизнь людей – это их дело. Мне она полностью безразлична до тех пор, пока не мешает их работе. Обстоятельства складываются так, что я могу помочь ему.
– Замечательно. Не хотите ли сообщить мне, кто вы?
– Стерджис утверждает, что вы можете хранить тайны. Очень немногие люди умеют это делать.
– Особенно в Вашингтоне?
Непроницаемый взгляд.
– Или в Норфолке, штат Вирджиния?
Он вытянул губы, и его рот превратился в недовольный маленький бутончик. Усы над ним казались всего лишь пятном мышиного цвета. Уши без мочек были тесно прижаты к голове и сразу же переходили в бычью шею. Несмотря на сезон, он был в сером костюме из плотной шерсти. Брюки с отворотами, черные полуботинки с замененными подметками и голубая ручка в нагрудном кармане. На лбу по границе волос выступал пот.
– Вы пытались следить за мной, – сказал он. – Но на самом деле у вас нет даже представления о том, что происходит.
– Интересно, а я чувствовал, что следят за мной.
Он покачал головой. Бросил строгий взгляд. Будто был учителем, а я, ученик, сделал ошибочное предположение.
– Тогда просветите меня, – предложил я.
– Мне нужно получить от вас обещание соблюдать абсолютную секретность.
– В отношении чего?
– Всего, что я расскажу вам.
– Это слишком широко.
– Именно это мне и необходимо.
– Это имеет отношение к Кэсси Джонс?
