да короткие, отрывистые гудки маневрового паровоза.
Единственный классный вагон стоял в тупичке возле станции. По обеим сторонам его вышагивали красноармейцы с винтовками на плечах, и всякий мог понять, что это не простой вагон. Вот они встретились у буферов вагона, заговорили, поглядывая по сторонам и потирая зябнущие руки.
Высокий узкоплечий красноармеец негромко обратился к своему товарищу:
— Да, Кулагин, а помнишь, какие муки терпели мы летом, когда губы трескались от огненного дыхания Кара-Кумов?
— Холодновато становится, верно. Но все же хороша погода!
— Эх, сейчас бы под тепленькое одеяльце!
— Да вместе со своей Машенькой! — засмеялся Кулагин. — Все о ней думаешь?
— Думаю, — признался высокий красноармеец, — в последнее время даже вижу ее во сне. Как не думать?
— А она?
— Никогда не забуду, как прощались. Она обливается слезами, говорит: без тебя мне ничто не мило.
— Ты вот думаешь о своей Машеньке, а беляки думают о том, как лишить тебя жизни. А ты не забыл, как на станции Чарджоу я давал клятву командующему и от твоего имени?..
— Если б забыл, не держал бы в руках эту винтовку, — обидчиво возразил высокий. — Сколько было боев, и сколько беляков уложил я в песках Кара-Кумов? А кто привел в штаб «языка»?
Кулагин потрепал его по плечу.
— Не обижайся, я шучу. Вот расколотим тут беляков и интервентов и вернемся домой!
— И я уверен, что расколотим. Поскорее бы!
— Об этом, наверно, сейчас и толкуют на Военном совете. Член Туркестанского реввоенсовета прибыл, значит, серьезные дела начнутся...
В штабном вагоне и в самом деле шло заседание Военного совета Закаспийского фронта.
Чернышов делал доклад об общем положении на фронте.
— ...Наши части в результате трехмесячных непрерывных боев в безводной пустыне, — говорил он, обращаясь больше к члену Реввоенсовета, — сильно поредели, устали. Наступление на Каахку было неудачным, потери значительны. Очень плохо обстоит дело с питанием и обмундированием наших красноармейцев. Необходимо дать частям отдых, влить в них свежие силы, чтобы сделать их вполне боеспособными. Казанский полк, по решению Военного совета, уже переведен в Чарджоу. Там он находится на отдыхе, но в то же время держит заслон против бухарского эмира и Джуна-ид-хана. Туркестанский полк стоит в Байрам-Али, а Московский сводный — здесь, в Мары. Фронт держат лишь Жлобинский полк, пулеметные и артиллерийские части да небольшие отряды Красной гвардии... Между тем, по данным разведки, силы врага растут изо дня в день. На днях интервенты перебросили сюда из Ирана еще Двадцать восьмой индийский конный полк...
Он обратился к Меркулову:
— А ну-ка, товарищ начальник штаба, покажи схему расположения белых и интервентов, доставленную Дурды.
Воспользовавшись перерывом, член Реввоенсовета спросил Чернышева:
— Скажите, а каково положение в Теджене? Как относится туркменское население к советской власти и Красной Армии?
Чернышов ответил:
— Как вам известно, в Теджене сейчас хозяйничает Эзиз. Свирепствует страшно. Большинство дейхан тянется к нам и готово помогать Красной Армии. Недавно к нам перешел один из мобилизованных Эзизом и служивший у него в качестве переводчика — Дурды.
Он принес нам отрадные сведения о настроениях туркменских дейхан. По его словам, самый отважный из командиров Эзиза готовится вместе со всей своей дейханской сотней перейти на нашу сторону.— Он рассказал со слов Дурды о растерянности Нияз-бека и, указывая карандашом на отдельные точки разложенной Меркуловым на столе схемы, продолжал свой доклад:
— Вот это — Старая крепость. Здесь стоит конный полк Нияз-бека. На юго-востоке от него, вот здесь — Хэмпширский полк интервентов. По соседству с ним — «Волк», полк белых. Дальше стоят Пенджабский батальон и офицерская рота белых. К юго-востоку от Каахки расположился Двадцать восьмой индийский полк. За ним — «Лев» и другие полки... Как видите, силы белых и интервентов значительно превосходят наши. Если они перейдут в наступление, — а есть сведения, что это случится на днях, — положение на фронте следует считать угрожающим.
Чернышов умолк на минуту, словно раздумывая над тем, что он собирался сказать дальше, затем обратился к представителю военного командования республики:
— Товарищ член Реввоенсовета! Отношение к моим докладам со стороны Военного комиссариата Туркестана удивляет нас. Может быть, там забыли о Закаспийском фронте?
Высокий представительный человек с пышными усами удивленно взглянул на командующего фронтом. Затем он взял палочку и, обводя взглядом карты, развешанные по стенам салона, стал отвечать Чернышову:
— Надеюсь, товарищ командующий, что вам достаточно хорошо известно, что у нас в Туркестане не один Закаспийский фронт?
— Известно, товарищ член Реввоенсовета.
— И все же вы решаетесь бросить такой упрек Народному комиссариату республики?
— Я и сидящие здесь члены Военного совета отвечаем за положение на Закаспийском фронте, поэтому я и...
— Эти ваши слова еще больше удивляют меня. Уж не хотите ли вы объяснить мне, кто и за что отвечает? Полагаю, что уже по моему росту вы можете судить, что и не ребенок..
Почувствовав, что Чернышов собирается что-то сказать, член Реввоенсовета предупредил его возражения:
— Прошу вас теперь послушать меня. Он стал водить палочкой по карте:
— Атаман Дутов, выполняющий одно из наиболее важных заданий английского командования, вновь угрожает Актюбинску. Представляете ли вы себе, какими силами располагает Дутов и какие силы требуются нам, чтобы разгромить его? На Ферганском участке басмачи, выполняющие другую часть плана интервентов, день ото дня расширяют район своих разбойничьих действий. Эмир Бухары и Джунаид-хан, как вы сами только что докладывали, тоже представляют серьезную угрозу: оба стремятся взорвать мост через Амударью, прервать железнодорожное сообщение и в дальнейшем действовать объединенными силами. Положение на других окраинах России вам известно по газетам: центр пока не имеет возможности бросить необходимые силы на Туркестанский фронт. Вот вы и судите — возможно ли при таком положении ждать подкреплений из Ташкента? Военный комиссариат Туркестана сам не прочь бы получить помощь от Закаспийского фронта.
Сколько раз члены Военного совета упрекали Чернышева в том, что он не умеет убедить Военный комиссариат республики в необходимости послать подкрепления в Закаспий, не умеет требовать. Теперь, выслушав члена Реввоенсовета, они смущенно опустили головы. Зная о тяжелом положении на других фронтах, Чернышов и не думал просить подкреплений. И если он решился на такое выступление, так только затем, чтобы член Реввоенсовета сам авторитетно сказал о положении в Туркестане, а товарищи поняли, как обстоят дела. Почувствовал и член Реввоенсовета, что упрек командующего фронтом исходил не от него одного. Почувствовал по тому впечатлению, которое произвела на всех его речь. Поэтому свои заключительные слова он обратил к Чернышову, но поглядывал и на всех других участников совещания.
— Я понимаю тяжесть вашего положения, — продолжал он тем же серьезным тоном, — противник превосходит вас и в живой силе и в вооружении. Понимаю и то, как опасен для вас Эзиз-хан, угрожающий разрушить железную дорогу у вас в тылу, в то время как белые и интервенты собираются не сегодня-завтра перейти в наступление. Мы в Ташкенте прекрасно отдаем себе отчет в том, что здесь, в Закаспий, положение очень трудное и сложное. Но что делать? Не могу обещать вам даже того, что Военный комиссариат сможет послать вам еще хотя бы один полк. Интервенты стремятся оттянуть основные наши
