Прежде чем уснуть, мы с Элис долго болтали, поэтому на следующий день встали очень поздно. Первое, что мы услышали, это крик мамы:
– Донал, я не могу найти овсянку! Я ведь клала две пачки, ты не знаешь, куда они запропастились?
– Нет, – ответил папа.
Мама повысила голос:
– Девочки, вы проснулись? Кто-нибудь из вас видел овсянку?
Элис начала смеяться.
– Ты чего? – спросила я. – С каких это пор слово «овсянка» стало таким смешным?
Элис продолжала веселиться.
– Это я распаковывала овсянку.
– И поэтому тебе так смешно? – все еще ничего не понимая, спросила я.
– Ну, – протянула Элис. – Скажем так, я немного ускорила процесс распаковки.
– Да о чем ты вообще говоришь? – я начала терять терпение.
Элис села в кровати:
– Я выложила упаковки овсянки еще в Лимерике, когда никто из вас не видел, и спрятала их в гараже.
Теперь я тоже не удержалась от смеха.
– Не знала, что ты так ненавидишь овсянку, – захихикала я.
Элис пожала плечами:
– Вовсе нет. Можно сказать, что я ее даже люблю, особенно, если добавить мед, но я помню, что ты ненавидишь кашу.
Я широко улыбнулась:
– Вот это услуга! Спасибо тебе большое, Эл!
– Девочки! – снова крикнула мама. И ее голос оказался значительно ближе к нашей спальне, чем в прошлый раз. Вдруг дверь комнаты открылась, и мама собственной персоной показалась на пороге.
– Доброе утро! Вы слышали, я звала вас? Кто-нибудь видел овсянку?
Я посмотрела на Элис, а Элис на меня.
– Извини, мам, ни я, ни Элис не видели и зернышка овсянки с тех пор, как приехали во Францию.
Это была почти правда.
Элис улыбнулась моей маме.
– Почему бы нам с Элис быстренько не одеться и не съездить в булочную. Там наверняка найдется свежайший хлеб к завтраку.
Мама никак не могла решиться:
– Вообще-то я хотела приготовить кашу на завтрак… А, ладно! Неважно! Мы ведь во Франции, так давайте завтракать как настоящие французы!
Через пять минут мы с Элис уже катили на великах к булочной. Все было точно так, как я себе и представляла – луга, залитые солнцем, безмятежное голубое небо и мы с моей подругой смеемся и болтаем. А лучше всего было то, что хлеб оказался необычайно вкусным, а мама на протяжении всех каникул больше ни разу не упомянула слово «каша».
Глава четырнадцатая
На следующее утро мы с Элис снова вызвались поехать в булочную.
– Это так классно! – сказала моя подруга, когда мы ехали вдоль поля.
– Значит, ты не жалеешь, что не полетела с Грейс на Лансароте?
– Нет, ты что! Здесь клево! – крикнула она и со всех сил закрутила педали так, что мне пришлось ее догонять.
Мы подъехали к булочной и оставили наши велосипеды у невысокого заборчика. Когда, купив хлеб, мы вышли обратно, я попыталась засунуть багеты в сумку, которая висела на руле велосипеда. Вдруг Элис схватила меня за руку.
– Там, в саду… – зашептала она. – Только не смотри!
– О, нет! – застонала я. – Только не говори, что это опять Мелисса. Я думала, ей не так уж и плохо в ее навороченном отеле с тремя бассейнами и пятью ресторанами.
Элис захихикала:
– Это вовсе не Мелисса.
Я тут же успокоилась и стала искать глазами, что такого удивительно увидела моя подруга.
– Я ведь тебе сказала не смотреть! – снова зашептала она.
Я улыбнулась:
– Хорошо, не буду. Только, пожалуйста, скажи, на что я, по-твоему, не должна смотреть, потому что я ничего не понимаю.
– Там мальчик, – ответила Элис.
– Мааальчик? – протянула я. – Ну тогда это все объясняет.
– Да, потому что это самый красивый мальчик, которого ты только видела, – восторженно затараторила Элис.
– Ну, – я почесала в затылке. – Признаться, мама меня не очень отпускает из дома, поэтому в своей жизни я видела мало мальчиков. А на этого ты мне вообще не даешь смотреть.
Элис подняла глаза к небу:
– Ой, ну тогда я тебе его опишу. Он… высокий… хотя вообще-то он сидит, поэтому трудно сказать. Но неважно. У него классные каштановые волосы, а кончики светлые, что вообще потрясно. А его глаза… Он довольно далеко, поэтому не могу сказать точно, но готова поспорить, что они умопомрачительные. На нем модная джинсовая рубашка и…
Я оборвала Элис.
– Что он делает, пока мы тут стоим и обсуждаем его?
Элис мечтательно улыбнулась:
– Он читает! Спорим, это не какая-нибудь тупая книжка о войнушке, которые читают мальчишки в нашем классе. Уверена, это что-то по-настоящему романтичное… Например, сонеты Шекспира. Он…
Вдруг я сообразила:
– Элис, если он читает – значит, он не видит нас, и я могу посмотреть?
С этими словами я повернулась, и наши велосипеды с жутким грохотом повалились на землю. Я не обратила внимания на другие велики, которые были прислонены к нашим. Мальчик тут же вскочил на ноги. Элис оказалась права. Он действительно был высокого роста и необычайно симпатичным.
Вот теперь он точно нас заметил и, скорее всего, подумал, что такое две ирландки делают с велосипедами, что они тут же падают.
Элис улыбнулась:
– Привет… в смысле… э-э-э… Бонжур!
Мальчик даже не улыбнулся.
– Бонжур, – ответил он и, взяв с лавочки книгу, скрылся в дверях булочной.
Элис изобразила, как она теряет сознание.
– Ты когда-нибудь слышала такое? Какой красивый акцент!
– Да… настоящий француз, – ответила я.
– Я знаю, – мечтательно ответила Элис. – Но какой голос! Какой потрясный голос!
– Когда ты сказала мне, что каша осталась в Лимерике – вот, что было потрясно, – заметила я. Но я прекрасно понимала подругу. Парень был очень и очень симпатичным.
– Интересно, как его зовут? – промямлила Элис.
