британцами и немцами на Рождество 1914 года во Фландрии, повторенное в меньшем масштабе в 1915 году. Русские начали организовывать пасхальные, а также рождественские перемирия только в 1916 году. Чаще же обе стороны на Западном фронте, как только они должным образом окапывались, довольствовались в секторах, неподходящих для основных наступательных действий — сюда входила затопленная зона во Фландрии, область бельгийских каменноугольных шахт, леса Аргони, Вогезы, — установившимся ненаступательным порядком. На местах близость неприятеля делала недопустимым что угодно, кроме принципа 'живи и дай жить другому'. Легенда описывает сектор 'международных проволочных заграждений', где окопы находились так близко, что одна сторона позволяла другой беспрепятственно чинить этот барьер, разделяющий их. Даже в местах, где нейтральная полоса была широкой, противостоящие части могли негласно договориться не мешать миру. Британское главное командование свирепо осуждало принцип 'живи и дай жить другому' и изыски тех, кто принял участие в 'патрулях', награждали увольнительными (британцы считали участие в налетах нормальной обязанностью); вообще же они предпочитали беречь живую силу для обычных наступлений. После наступления Нивеля, хотя дивизии, в которых имели место 'нарушения дисциплины', были озабочены организацией налетов и рапортовали о своей активности в вышестоящие инстанции.
Не только французская армия к 1917 году начинала испытывать отвращение от возрастающей цены, которую приходилось платить за войну. Русская армия, которая никогда не была столь сплоченной или 'национальной', как французская, начала трещать по швам даже раньше, чем главное командование начало организацию весеннего наступления, которое его представители обещали на конференции союзников в Шантийи в декабре 1916 года. Жалобы как в зеркале повторяли те, что поступали от французских солдат после наступления Нивеля: плохая пища, нерегулярные увольнения, беспокойство за благосостояние семейств, оставшихся дома, злость на спекулянтов, помещиков и прогульщиков — тех, кто избежал воинской повинности и теперь получал хорошую заработную плату в тылу, занимаясь обычным делом, — и, что было более угрожающим, неверие в полезность атак. Военная почтовая цензура, которая столь аккуратно предупреждала французское правительство о недовольстве среди рядовых и младшего офицерского состава, постоянно перехватывала в конце 1916 года подтверждения 'подавляющего желания мира независимо от последствий'. Для русского главного командования было чрезвычайной удачей, что зима 1916–1917 года выдалась исключительно суровой, что исключало какое-либо крупномасштабное наступление немцев. Учитывая настроения, господствовавшие в царской армии, оно вполне могло достичь результатов, имеющих решающее значение.
Тем не менее ситуации во Франции и в России были несравнимы. Даже во время наибольшего обострения проблем на фронте и в тылу в течение 1917 года во Франции продолжали функционировать государственная система и экономика. В России экономика была надломлена и тем самым угрожала выживанию государства. Экономическая проблема, однако, в отличие от Германии или Австрии, не была следствием дефицита ресурсов, вызванного блокадой и оттягиванием средств для военного производства. Напротив, она была следствием неконтролируемого бума. Промышленная мобилизация в России, финансируемая огромным расширением бумажного кредита и отказом от обеспечения баланса золотом, создала неослабевающий спрос на труд, который приветствовали освободившиеся от службы квалифицированные рабочие из рядового состава. Однако эта же причина вызвала недовольство среди крестьян-солдат, которые не были подготовлены для возврата к гражданской жизни, и миграцию демобилизованных крестьян. Последние, ради того чтобы прокормить семьи, перебирались из деревень в города, где заработки были несравненно выше, чем то, что они могли заработать, часто в виде бартера, на селе. Крестьяне-переселенцы также находили работу на шахтах, где занятость к 1917 году по сравнению с 1914 возросла вдвое, на железных дорогах, на месторождениях нефти, в строительстве и, прежде всего, на заводах. Государственные заводы за время войны увеличили численность рабочей силы более чем втрое.
Рост заработной платы и объема бумажных денег привел к стремительной инфляции. Это было неизбежно в стране с примитивным казначейством и банковской системой. Особенно разрушительно инфляция повлияла на сельскохозяйственное производство. Крупные землевладельцы продавали землю в обмен на производственные мощности, поскольку не могли позволить себе тройное увеличение заработной платы. В свою очередь, крестьяне, которые не желали или были не в состоянии платить высокую цену за промышленные товары, уходили с рынка зерна и возвращались к самообеспечению. В то же самое время железные дороги, несмотря на то, что в 1917 году на них было занято уже 1 200 тысяч человек против 700 тысяч в 1914-м, стали реально поставлять меньше товаров в город. Частично причиной были потребности армии, частично — наплыв неквалифицированных рабочих, который привел к снижению эксплуатационных стандартов. В начале 1917 года, когда из-за исключительно сильных холодов возрос спрос на топливо и пищу, их запасы в городах почти иссякли. В марте даже в столице, Петрограде, запасов зерна на складах оставалось только на несколько дней.
Именно эта нехватка продовольствия привела к событиям, которые стали известны как Февральская революция (в России было принято старое юлианское летоисчисление, и даты отставали на тринадцать дней по сравнению с григорианским летоисчислением, принятым на Западе). Февральская революция не была политической изначально и в своей основе. Она начиналась как протест против материальных лишений и вылилась в революцию только потому, что военный гарнизон Петрограда отказался присоединиться к разгону демонстрации, а затем принял сторону митингующих, выступив против жандармерии и казачьих войск, традиционно использовавшихся в качестве полиции. Революция начиналась как серия забастовок, первые из них были приурочены к годовщине 'Кровавого воскресенья' 9 января 1905 года, когда восстание было подавлено силами тех же казачьих войск; однако в феврале (марте) волнения переросли в крупномасштабные демонстрации с повторяющимися требованиями 'Хлеба!'. Размер этих выступлений возрос во время внезапного потепления; казалось, выглянувшее зимнее солнце вывело недовольных на улицы. Причиной были во-первых, поиски пищи, а во-вторых, усилия агитаторов на улицах. 25 февраля 200 тысяч рабочих заполонили центр Петрограда, громя магазины и сражаясь с менее многочисленной и деморализованной полицией.
Царское правительство было привычно к гражданским беспорядкам и всегда находило средства, чтобы их прекратить. В качестве крайней меры, как это было в 1905 году, вызывалась армия, чтобы стрелять в толпу. В феврале 1917 года в распоряжении правительства были достаточные армейские резервы — в столице находилось 180 тысяч солдат, и еще 152 тысячи в ее окрестностях. Кроме того, это были наиболее надежные царские полки, гвардия, — Преображенский, Семеновский, Измайловский, Павловский — в общей сложности четырнадцать. Эти полки служили царской династии еще со времен Петра Великого. Преображенский полк, солдаты которого носили головные уборы в виде митры после войны против Карла XII Шведского, и в который по традиции зачислялись младшими офицерами царевичи, был гвардией из гвардии. Царь сам выбирал в этот полк солдат из ежегодного рекрутского набора, ставя мелом метку 'П' на одежде отобранных рекрутов, и рассчитывал, что они будут защищать его до самой смерти.
К 1917 году, однако, гвардейская пехота была крайне истощена. Она была размещена в Петрограде вместе с резервными батальонами и состояли либо из новобранцев, либо из раненых ветеранов, 'весьма недовольных возвращением на службу'. Их офицеры были главным образом недавние выпускники кадетских школ. В то же время некоторые солдаты принадлежали к образованным горожанам — группе, призыв из которой в мирное время был исключен. Один из таких солдат, Федор Линде, описывает свою реакцию во время первых попыток разгона демонстраций около Таврического дворца: 'Я увидел молодую девушку, которая пыталась убежать от несущейся на нее галопом лошади казачьего офицера. Она бежала слишком медленно. Жестокий удар по голове швырнул ее под копыта лошади. Она закричала. Это был нечеловеческий, пронзительный вопль, от которого во мне словно что-то щелкнуло. [Я] дико закричал: 'Изверги! Изверги! Да здравствует революция. К оружию! К оружию! Они убивают невинных людей, наших братьев и сестер!'. Линде был сержантом финской гвардии, расквартированной в казармах Преображенского полка. Преображенцы, хотя и не были знакомы с ним, услышав его крик, выбежали на улицы и начали схватку с жандармами, казаками, офицерами и другими полками — Измайловским и Гренадерским, сохранившими верность правительству.
Основной разгар крупных демонстраций пришелся на 27 февраля. С 28 февраля восставшие и весь петроградский гарнизон объединили усилия, и революция развернулась в полную силу. Царь Николай,
