лицо жизни его народа», или там было не «президента», а «монарха», – уже сам себе буркнул он и вышел за дверь.
«Не заметил, – облегченно вздохнула Мария Семеновна и поспешила в свой кабинет замазать стрелку клеем, чтобы совсем не расползлась, – ничего, дома заштопаю».
Уже накинув дубленку, она почти побежала в продленку, где у Елены Сергеевны, воспитателя группы продленного дня или просто Лены, был сейчас ее Андрейка.
Жили они с Леной в соседних домах и часто выручали друг дружку, когда надо было срочно подбросить кому-нибудь свое чадо. Бабушки жили далеко, а мужья... У Лены, правда, муж был, но, работая шофером- дальнобойщиком, долго дома не задерживался, крутя где-то неделями баранку. Вернувшись домой, он дня два не отпускал от себя жену и тогда их сын, второклассник Димка, коротал вечер у Маши с Андрейкой, когда же это было нужно Маше, Лена брала на себя все заботы о ее сыне.
– Леночка, ты меня сегодня выручишь? – Маша нежно чмокнула сына в макушку, оправила ему растрепавшуюся одежду и чуть придержала, прижав к животу, вырывающееся, недовольное этой прилюдной лаской тельце. – Я к тебе за ним часиков в восемь забегу.
– Давай, давай, пользуйся моей добротой! – Лена смотрела на нее с легкой улыбкой. – Мой позавчера укатил, и мне все равно делать нечего... Не волнуйся, и покормлю, и уроки посмотрю.
– Ох, спасибо тебе, что бы я без тебя делала, не знаю!
– А я без тебя? Нам, бабам, без помощи друг дружке не прожить. Не знаю, что там мужики своей мужской дружбой не нахвалятся, а по мне, куда им до женской! Беги, беги! – видя, что Маша нетерпеливо взглянула на часы, закончила она.
Бежать и правда было уже нужно. Часы показывали без четверти три, а в четыре приедет Анатолий Иванович. А ведь еще нужно успеть принять душ, высушить голову, подкраситься... Да мало ли что нужно еще успеть сделать женщине в ожидании мужчины.
Анатолий Ивановича... Она даже в мыслях называла его по имени и отчеству, а наедине просто язык не поворачивался назвать его Толей или Толиком, и она обходилась простым безличным «ты», хотя он ее звал и Машенькой и Машуткой. Впрочем ему, пятидесятидевятилетнему мужчине это было гораздо проще, естественнее, ведь его сыну, как она знала, было уже тридцать пять. А вот ей...
В первый год разлуки с мужем она жила ожиданием их редких встреч, была бабушка, требовавшая постоянной заботы, Андрейка, родители... Весь день и ночь рядом были люди. Хотелось, конечно, близости, но было не до того. Оставшись одна после смерти бабушки и отъезда мужа в часть, Маша затосковала. Молодой организм требовал своего, хотелось прижаться к кому-то родному, близкому, ощутить мужское дыхание, крепкие руки на своем теле. Попытки завести любовника ни к чему не приводили, на работе из подходящих мужчин был один историк, да и тот женатый, не проявляющий к Маше ничего, кроме дружеского участия; знакомства на редких вечеринках привели к паре случайных связей, впопыхах, не оставивших в душе ничего кроме легкого раздражения... Особенно плохо было по вечерам, когда сын уже посапывал в кроватке, надоевший телевизор нес очередную ахинею, а за темным окном слышались молодые голоса, хихиканье девочек, басок парней. Хотелось плюнуть на все и бежать куда-то.
Вот в один из таких тоскливых вечеров она, неожиданно для себя самой, и ответила на объявление из рубрики «Знакомства», попавшееся на глаза в какой-то рекламной газетке, бесплатно раскидываемой по почтовым ящикам. «Немолодой, но сохранивший желание любить мужчина 58/175/88, познакомится с женщиной до 40, для нечастых, интимных встреч на ее
Он позвонил ей через неделю... Был вежлив, учтив, ничего не требовал, предложил просто встретиться, погулять, выпить кофе. И она почему-то согласилась.
В ту, первую встречу, вначале ей было неловко с человеком, который был старше ее отца, но потом она перестала ощущать его стариком, он был умен, ироничен, ни в коей мере не снисходителен. Они просто гуляли, действительно зашли в уютное маленькое кафе и выпили кофе с вкусными пирожными. Для Маши это было внове: ее муж да и другие знакомые мужчины предпочитали пить пиво из горлышка бутылки, или, как они говорили «махнуть» грамм сто пятьдесят водки под бутерброд с котлетой... В ту, первую встречу между ними ничего не было, хотя Маша отвезла заранее Андрейку к бабушке и квартира была свободна: они просто гуляли и разговаривали. Она сама не заметила, как рассказала о себе все, ну, или почти все... Он проводил ее почти до самого дома и, остановившись, сказал:
– Вы знаете, Маша (в первую встречу они так и не перешли на «ты»), мне бы очень хотелось навестить вас... Если это удобно, давайте я к вам зайду в субботу.
– Да, – растерянно ответила она, – удобно, но во сколько? – Я думаю, где-то в час. – Хорошо.
– А сейчас, давайте попрощаемся, мне, к сожалению, нужно спешить. И еще, мне бы очень хотелось купить вашему Андрейке какой-нибудь подарок, но я совершенно забыл, что покупают маленьким детям. Если вас не затруднит, сделайте это сами, – он аккуратно вложил ей в руку какие-то бумажки. – Всего доброго, до скорой встречи, я вам позвоню накануне, – и он быстро ушел, оставив ее в полной растерянности, с зажатыми в руке двадцатью долларами.
Так в ее жизни появился Анатолий Иванович.
Навещал он ее по субботам, да еще, случалось иногда, и предварительно звонил и никогда не задерживался дольше трех – четырех часов. Привозил торт или пирожные к ставшему традиционным кофе. О себе рассказывал скупо, предпочитал слушать ее болтовню... И всегда перед уходом оставлял двадцать- тридцать долларов. Вначале, правда, говорил о каких-то подарках, а потом стал молча класть доллары на полочку возле телефона. Вначале ее эти деньги коробили, но потом она привыкла и стала на них даже рассчитывать, как на зарплату. Впрочем, именно их она старалась не тратить и складывала в конвертик под стопкою чистого белья. «Вот накоплю, и повезу Андрейку в Дагомыс», – думала она. Но много накопить не удавалось, каждый год нужно было что-то купить растущему сыну, или ей самой, да еще приближался неотвратимый момент, когда придется делать ремонт в квартире. О том, сколько это будет стоить, она предпочитала не задумываться.
Теперь она уже ждала этих встреч и вовсе не из-за денег. Тоска, мучившая ее до появления Анатолия Ивановича, почти прошла, но ей хотелось не просто коротких свиданий, а чего-то другого.
Сегодня все было как обычно. Она только-только успела принять душ, надеть «парадное» белье, высушить голову и перестелить постель, как приехал он, с коробкой пирожных. Они выпили по чашке кофе (для этих случаев она держала хороший, в зернах, хотя сама обычно обходилась дешевым), съели по пирожному, немного поболтали и пошли в комнату, где белела свежим бельем кровать.
Потом, когда он уже начал одеваться, Маша, сидевшая, завернувшись в одеяло, неожиданно для себя самой, вдруг спросила:
– Слушай, а зачем я тебе?
Анатолий Иванович обернулся, перестал застегивать пуговицы рубашки, подошел к ней, сел рядом и задумчиво провел ладонью по ее волосам.
– Нужна, Машенька, очень нужна... Мне с тобою хорошо. Ты меня прости, мне надо было с тобою давно поговорить. Понимаешь, жене моей эта часть жизни стала совершенно не нужна, даже противна, видимо, а мужчине в моем возрасте прекращать половую жизнь опасно, начинаются заболевания простаты, ну, и вообще...
«Господи, что же он меня, вместо таблеток принимает?» – подумала Маша.
– Я же тебя почти на тридцать лет старше. На сколько меня еще хватит? На год? На два? Нам ведь с тобою хорошо, правда? Вот и давай больше ни о чем не задумываться!
Он снова провел ладонью по ее волосам, хотел, кажется, поцеловать, но не сделал этого, встал и продолжал одеваться.
Она проводила его в переднюю, привычно подставила щеку для поцелуя, закрыла дверь и вернулась в комнату.
На полочке возле телефона лежали две не новые, слегка смятые бумажки. С прямоугольной зеленоватой купюры достоинством в десять долларов смотрело мимо нее в даль лицо давно умершего американского президента Гамильтона... Был он молод, с тонкими чертами лица, зачесанными назад
