бульбы, он выставит американские консервы…
Дальше мысли Василя не шли. Знал, что на самом деле в их Велине и немцев нет. Деревня небольшая, в стороне от шоссе, мост через Днепр далеко. Были бы живы родители и братья…
В расположении части появился офицер-переводчик, начались многочасовые занятия по немецкому — а это верная примета, что скоро опять за линию фронта. Но чем «шпрехать» до мух в глазах, лучше туда. На хрена Василю немецкий, если живым он сдаваться не собирается? «Хенде хох», «хальт», «цурюк» и «капут» — вот его немецкий.
Снял награды, еще раз перечитал затертую справку об окончании пяти классов холмечской восьмилетки, на чистом листе бумаги на всякий случай большими буквами написал адрес родителей. Голому собраться — только подпоясаться.
Они тесно сидели в фюзеляже самолета. Василь пересчитал головы в шлемах — двадцать восемь. Двадцать восемь смертников, а куда летим, зачем, ничего не известно. Прямо напротив Василя командир группы Антонов. Он все знает, но пока молчит. Ну а мы вздремнем.
Но не успел закрыть глаза, как в руки ткнули планшет с листом бумаги: «Прочитать, запомнить, передать соседу. Выбрасываемся в районе станицы Алексеевской. Задача: взорвать мост через реку Кубань. К мосту выходить парами, на каждую пару ящик взрывчатки и ящик боеприпасов. Свои парашюты закопать вместе с грузовыми. Атака моста по красной ракете. Направление движения обозначено на схеме».
Напарник Василя — испанец Хуан. Появился в их подразделении недавно. Среднего роста, худощав, глаза карие. Отличается от славян и обликом, и поведением. Первым ни с кем не заговаривает, отвечает односложно. Акцент есть, но не сильный. Интересно, как он потащит ящик со взрывчаткой? Василь, конечно, мужик здоровый, в этой группе крепче его нет, однако носить ящики за чужого дядю, пусть себе и испанца, дураков нет. Но говорили, что воюет этот Хуан хорошо.
Значит, так. Задание у них из самых худших. Выбрасывать будут почти днем, вон уже рассвело. Атака моста в лоб, с ходу. Расчет на быстроту и натиск, половина, если не больше, ляжет на подходе к мосту. Хорошо бы об этом не догадываться, но опыт уже есть. А испанец понимает, что их ждет? Прочитал записку, передал дальше. Глаза смотрят спокойно. Ладно, на земле разберемся.
Вышел штурман самолета, показал Антонову на пальцах: «Через пять минут!»
Ну вот, затягивайте, хлопцы, лямки, застегивайте пуговицы. На земле все же лучше, чем в небе, может, и прорвемся.
Двинулись к люку неуклюжие фигуры, стали исчезать в его пасти.
Воздух сразу охватил ледяным холодом, будто провалился зимой в прорубь. Больно резанули лямки парашюта. Так, теперь можно осмотреться. День уже разгорелся, и степь с рекой, неожиданно широкой, лежала как на ладони. Огромная степь, с ровными рядами лесозащитных полос, с разбросанными хатами казачьей станицы — и рекой, блестевшей под солнцем, медленно поворачивавшейся вместе с землей. Странно, мост почти под самыми ногами. Летчики ошиблись?..
Правее висели парашюты ребят, покачивались. Василя всегда удивляло, что их так далеко разносило во время высадки, соседа не всегда достанешь пулей, не то что голосом.
И вдруг Василь понял, что по нему стреляют. Он беспомощно висел в пустом пространстве, а с земли неслись трассеры. Вот один парашют обмяк, схваченный огнем, — и черная фигура стремительно понеслась к земле.
— А ч-черт!..
Он закрутился в лямках, задергался, начал рвать из-за спины автомат, — но разве достанешь из-под лямок? Бзумкнула пуля, и он сообразил, что бьют из пулеметов. «Ну все, хана, расстреляют как цуциков…»
Поджимал ноги, в отчаянии хватался за гранаты на поясе, просил-молил земельку: ну, быстрей, миленькая, удариться о тебя, а там ноги куда-нибудь вынесут… Но земля словно и не приближалась, вольно лежала под ним, курилась редкими дымами. Кажется, и трассеров стало меньше, стрельба отдалилась вправо, туда, где была большая часть их группы. И в страшном сне не могло присниться, что они выбросятся на огневые точки немцев. А вон и мост, лежит себе через реку, на нем несколько человек охраны. Вроде и не суетятся, наблюдают. А чего суетиться, если по десанту бьют так, что воздух кипит.
Смотри ты — земля! Все время была далеко внизу, и вот понеслась навстречу. Ну, брат, держись…
Уже у самой земли обожгло вдруг левую ногу, она обвисла тяжелой колодой. Василь потянул за лямки, стараясь смягчить удар, и грохнулся, на мгновение потеряв сознание. Раскрыл глаза — чернота, звон в ушах, рот полон земли. Сел, застонав от боли не только в Ное, но во всем теле, нащупал нож, обрезал лямки парашюта, встал на здоровое колено, рывком поднялся. Ну, как, стоишь, сержант? Кажется, стоит, даже на раненую ногу опирается. Ничего, голыми руками они теперь его не возьмут…
Заметил метрах в ста от себя скомканный парашют, бросился к нему, хромая и матерясь. Вдвоем все- таки не один. Хуан лежал возле парашюта, и по его глазам Василь догадался: крышка.
— Что, зацепило?
Хуан повел глазами вниз. Да, крови уже натекло много. Лицо совсем бледное.
— Идти можешь? — подхватил его под мышки Василь.
Хуан кивнул, начал подниматься, закусив губу, — и тяжело осунулся на землю.
— Обе… ноги…
Вот тебе и на. Василь беспомощно огляделся по сторонам. Вон хуторок, кажется, да ведь до него ползти и ползти… Но надо ползти, сержант. Здесь тебя ничто не спасет. Разве что закопаешься в эту глину, как крот.
Он ступил, покачнувшись, на раненую ногу.
— А, т-твою мать…
Пойдет нога. Куда ей деваться. Не хочет — заставим.
Повесил на шею автомат Хуана, прицепил к поясу две его гранаты, взвесив в руке, отбросил в сторону запасные диски.
— Не бойся, — ответил он на вопросительный взгляд больших темных глаз. — Знаешь, что такое мешок с бульбой? Сейчас узнаешь.
Встал на здоровое колено, одной рукой взялся за комбинезон, второй за ремень Хуана — и вскинул его через голову себе на плечи. Дал Бог здоровье — терпи, мужик. Теперь подняться… Боль из раненой ноги горячим шилом вонзилась в живот. Даешь, с-сука…
Он стоял, пошатываясь, с раненым на плечах, ругался, проклиная силу, заставляющую его идти и идти вперед. На хуторке они забьются на чердак или в погреб, перевяжутся, и хрег они до них доберутся. Давай-давай, мужик, тяни.
— Нельзя сюда, не разрешаю!.. — заступила Василю вход в хату встопорщенная, как наседка, старуха, когда он все же допер Хуана до хуторка. — Немцы всюду, слышите, не пущу!
Василь пошел прямо на нее, и старуха закричала:
— Михайло, где ты делся?! Ходи сюда, не видишь, в хату лезут!..
Василь скинул Хуана на лавку у стены, и тот молча завалился набок, видно, был без сознания.
— Значит, так, — щелкнул он затвором автомата, — будешь кричать — пристрелю. А сейчас воды и чистое полотенце. Быстро.
В проеме дверей стоял дед, показывал рукой на хлев:
— Там лучше… там сховаетесь…
— Перевязать надо, — кивнул Василь на Хуана — и сам рухнул на лавку, едва-едва выпрямил раненую ногу.
Старуха, поджав губы, принесла миску с водой, тряпки, осуждающе повела длинным носом:
— Может, неживой уже?
