Василь на это ничего не сказал, лишь придвинул поближе автомат, отстегнул от пояса гранату.
«Захотела бы выдать — выдала. Ночи здесь хоть глаз выколи. Выскочила за ворота — и продала. Повезло, сержант…»
Он уже не сомневался, что выживет, а вот Хуан тревожил. Железный человек, но и железо ломается. И был благодарен ему за молчание. Конечно, не по себе от хриплого дыхания товарища и тяжелого взгляда темных глаз. Кажется, сам в себя вглядывается человек — однако и тебя видит. Вскоре прогремел сильный взрыв. «Мост через Кубань», — догадался Василь.
И вот послышались во дворе громкие голоса, широко распахнулись ворота.
— Где ребята? — спрашивал веселый сержант бабу Наталью, которая с самого утра ушла со двора. — Что ты их в хлев запихнула? Эй, есть кто живой?
Василь крикнул в ответ — и не услышал своего голоса. От слабости потекли по щекам слезы, закружилась голова.
Но из хлева вышел на своих ногах — и к сержанту:
— Слышь, земляк, здесь моих хлопцев положили…
— Понятно… — оглянулся сержант на хлев. — Сколько всех было?
— Двадцать восемь. Но я не об этом. Их местные выдали, понимаешь? Они к ним спасаться, а эти немцам…
— Т-так… — отвел взгляд сержант. — Местные, говоришь?
— Здешние. Мои дед с бабой нас спрятали, а остальные немцам. А, сержант? Не пройдешься со своими ребятами по станице? Сделай, сержант, такие мужики погибли. Баба Наталья знает, где их закопали. Как собак…
— Ладно, земляк, — положил ему руку на плечо сержант. — Сейчас нет времени, потом разберемся… Синенко, налей воину сто пятьдесят.
Василь держал в руке кружку, и рука дрожала, спирт проливался на землю.
— Не пойдешь? — сглотнул сухой комок в горле. — Ну ладно.
Разом выпил всю кружку, задохнулся — и рухнул, как подкошенный, на своего спасителя.
— Ну вот, — хохотал сержант, — не знает фриц, чем нашего брата взять. Наливал бы каждому по сто пятьдесят и брал голыми руками.
Бой уже шел где-то за Кубанью. А может, Василю только казалось, что за Кубанью. Мост же они не взяли…
В госпитале Хуану ампутировали обе ноги до колена, Василю же ногу спасли. Однако залечивалась рана тяжело, — сказывалось сидение в навозном огневом пункте.
— Не залез бы в говно — не спасся бы, — признавался Василь соседям по палате. — А наших ребят продали. Платили им за это или как?
— Немец платит хорошо, — соглашался с ним Станкевич, земляк из-под Барановичей. — У нас немец управляющий или арендатор — хорошо платил.
— У нас, у вас, — цыкал на него Василь. — Мало вас, лапотников, обдирали поляки с немцами. Ничего, недолго осталось, поквитаемся.
Госпиталь находился в северокавказском городке, до той станицы около ста пятидесяти километров. С завскладом Василь договорился, чтобы сберег его автомат. «Именной» — предупредил Василь. Завсклады публика сообразительная. Один раз глянул на десантника, теперь готов в лепешку разбиться. Василь давно заметил, что от него все не то что бегут, но вроде как отворачиваются, оглядываются. Куда бы он ни входил один или со своими ребятами-диверсантами, — гражданские вмиг расползались по углам, как тараканы. Он уже не говорит, что всюду без очереди и все такое. А завскладом там или начальник ларька со всех ног бросались навстречу с бутылками.
Василь на это не обращал бы внимания, если бы не мост через Кубань. В один день осиротел. И все взгляды теперь — на него одного. Отомстишь, сержант? Должен отмстить, обязан. Ребята теперь будут смотреть на него весь остаток дней, всю долю отпущенного.
За стенами госпиталя буйствовало южное лето, легкие халаты молодых сестричек распахивались и без дыхания ветра. Но не спал Василь совсем не от этого. Не шел сон, хоть плачь. Ну, закончится война, ну, он выживет. А дальше? С тридцать девятого года в армии, с финской кампании. Лучшие годы в окопах и блиндажах, занятия в диверсионной школе, высадки, и самое худшее в них — ожидание. Он не задумывался, какой смысл в этих рейдах в тыл врага, если бы задумался, давно сошел бы с ума. Но и дураку понятно: толку мало. Гибнут люди, а тем, кто уцелел, на грудь медаль. В этих высадках сжигалась та сила, которая дается человеку для главного: поставить хату, завести семью, родить сына. Да, у него давно должна была быть семья, хозяйство, смысл в жизни. Но вместо сна являлся ему батька, Александр Минович. Батька до самой войны не вступал в колхоз, жил в маленькой хатке, больше собирал травы, чем гнулся на собственных сотках. У батьки было золото, осталось еще с первой германской. Василь как-то выгреб из подпечья жестянку и вывернул на пол тяжелые монеты. Подскочили младшие братья, Дима с Костиком, и стали все играть в золото. Они складывали монеты в столбики — у кого получится выше. Сопели, старались, пока не заревел Кастусь. Его столбик старшие сбивали щелчками. И тут в хату вошел батька. Василь выскочил в окно, младшие зашлись в плаче: пальцы у батьки, как клещи, только взялся за ухо — оно уже красное, как бурак, и вдвое больше другого. Батька перепрятал золото, закопал под яблоней. Василь хоть и подсмотрел, под которой, но больше за золотом не лазил. Батькино пусть останется батьке.
Имея золото, батька не хотел строить новую хату. Наверно, тоже видел впереди черную яму, прорву. Собирал купальские травы, лечил людей от трясучки и колтуна, мог даже спасти от падучей.
…Хуана отправляли в глубокий тыл, и Василь зашел с ним попрощаться.
— Главное — жить остался, — сунул он под одеяло другу флягу со спиртом, тот же завскладом расстарался. — А сделаешь протезы, ещё на свадьбе гульнем.
Хуан молча улыбался.
— Где тебя после войны искать?
— Может, в Испании, — разлепил тот иссохшие губы. — Слушай, амиго, отдай мне свой пистолет… Первый и последний раз прошу!
— Пистолет? — растерялся Василь. — Так нет, браток, пистолета… — И разозлился: — Да прекрати ты с пистолетами играть! Кончилась для тебя война, понял? А отомстить и без тебя есть кому. Ты что думал, я им это прощу?
Хуан положил на его плечо горячую руку, тяжело задышал:
— Останешься в живых — найди меня. Вместе в тот хлев придем…
Василь мотнул головой и кинулся из палаты на улицу.
Рана постепенно затягивалась, и Василь стал обдумывать свою дорогу назад. Да, он должен был вернуться в станицу, где оставались хлев, закут с навозом, баба Наталья и дед Михайло, — и еще кто-то. «Не такой я дурак, как вам кажусь, — сжимал зубы Василь. — Думаете, все там полегли? Зря думаете».
Он расхаживал ногу, хромал, как заведенный, по тропинкам госпитального парка. Нога все еще была чужой, кровь едва-едва живила ее. Но уже появился аппетит, уже он прижал раз-другой в темной аллее перевязочную сестру, та хоть и стукнула локтем под ребро, но затихла на мгновение в руках, обвяла. Ничего, девки от него никуда не денутся, он это всегда знал. Курица и убегает от петуха, а где-то под забором вдруг ослабнет и запнется, раскинув крылья.
Расплатится с долгами, — тогда к девкам.
Но без осложнений Василь еще ниоткуда не уходил. С медкомиссии его неожиданно отправили к начальнику госпиталя.
— По вашему приказу…
— Проходи, сержант. Вот товарищ майор с тобой поговорить хочет.
Молодой майор-штабист внимательно просматривал папку с его документами.
