станции на переформировку.
— А нам дальше и не надо, — растолковал Корневичу Василь. — Оттуда до моей станицы пешком дотопаем.
Корневич всю дорогу молчал. Видно, прикидывал, как из пехотинца превратиться в разведчика- диверсанта, которому море по колено. Ну-ну, пускай. Парень, сдается, ничего, плечи узковаты, но уцепистый, руки клешнястые, крестьянские. Молчать может.
Дорогу Василь знал. Во-первых, помнил карту, которую изучал перед высадкой, во-вторых, расспросил местных. Станица Алексеевская большая, ее знали. И про мост упоминали, тот самый мост, который охранял сын бабы Натальи. Ничего, слава Богу, не все погибли.
— Еще не вечер, Ванька! — толкнул он Корневича, дремавшего на охапке соломы.
— Приехали?.. — вскочил тот.
— Спи, пехота. Ваш брат, если не спит, есть просит.
Кто-то из артиллеристов засмеялся.
На узловой станции, как это и должно было случиться, они сразу нарвались на воинский патруль.
— Документы.
— Так, это, в польское войско направили… — сказал Василь — и осекся, зная, что еще тот не родился, кто бы доказал что-нибудь патрулю.
Но капитан медлил, всматриваясь в одну-единственную бумажку, которая нашлась у Василя.
— Летчик Кожедуб тебе не родня? — наконец поднял он красные от усталости глаза.
«Ага…» — зыркнул Василь на голубые петлицы капитана.
— Так точно, брат, — встал он по стойке «смирно».
— Родной?
— Так точно, родной.
— Ему вторую Звезду повесили.
— Ну-у?!.. — радостно выдохнул Василь. — Ивану?!
— Ивану Никитовичу, товарищ Василий Александрович.
— Так мы, это, из одной деревни, — понурился Василь.
— Куда направляетесь?
— В станице Алексеевской находилась моя спецгруппа. Ищу… — объяснил Василь, уже ни на что не надеясь.
— Ефрейтор с вами?
— Так точно, со мной.
— Ладно, сержант, на первый раз отпускаю. Скажи спасибо фамилии.
— Спасибо, товарищ капитан!
— Хорошо-хорошо. Как добираться будешь?
— На попутке…
— Выходите за город вон по той дороге, а там как повезет.
И капитан с двумя бойцами медленно пошагал по площади, не оглядываясь.
— А вы правда земляк? — во все глаза смотрел на Василя Корневич. — Из одной деревни?
— Тот же с Украины, а я белорус, дурило! — с облегчением захохотал Василь. — Давай быстрей, пока нас опять не заловили…
До станицы они добрались поздним утром.
Пыльный шлях с высоченными тополями лежал пустой, ни человека на нем, ни собаки. В прореженных садах кое-где сожженные хаты, но запах гари на пепелищах уже выветрился.
— Ишь, тишина какая! — кивнул на станицу Василь. — Будто и войны нет, а, Ванька? Будто не было ничего.
— А что здесь было? — спросил тот.
— Скоро узнаешь.
И уверенно направился в тот край станицы, где и мост, и хата бабы Натальи, и Мельниченко с помощниками.
Шел по станице, ничего не узнавая, ни старых верб, ни мосточка через яр, ни двухэтажного здания сельсовета, еще недавно с него свешивался флаг со свастикой, теперь трепещется наш.
— Глянь, Ванька, наше знамя прицепили, советское. Во, гады…
— Ну правильно, — едва поспевал за ним Корневич. — Наше, какое же еще…
— А где они моих ребят закопали? Ничего, сейчас расскажут…
Сильно припекало, Василь раздраженно отмахивался от слепней, вытирал с глаз пот, ругался.
Вот и хата. Сейчас она совсем не такая, какой ее помнил Василь. Конечно, из кучи навоза обзор не тот.
Вошли во двор. Василь едва сдержался, чтобы не заглянуть сначала в хлев. Нет, надо в хату. А ведь он ни разу и не был в ней, не довелось погостить. По-хозяйски распахнул дверь, только на мгновение остановился на пороге — и в темную прохладу жилья.
Баба Наталья доставала из печи чугунок с варевом, оглянулась на стук двери — и ахнула, выпустив из рук ухват.
— Добрый день в хату, — скинул Василь с плеча мешок, лямки которого изрядно натерли плечи за дорогу. — Узнаешь, бабка?
— А бо-о… — закрыла Наталья рот уголком платка. — Откуль это ты?
— Нечистая принесла, — криво усмехнулся Василь. — Горилка есть? Тащи, баба Наталья, на стол. Нам сейчас без горилки не обойтись.
— Дак, это, с похорон осталась…
— С похорон? А дед Михайло где?
— Сорок дней как поховали. Не выдержал мой дед, в ту же ночь, как вы уехали, лег вот так на кровать и больше не поднялся. Сразу после вас… — Наталья вытерла рукой глаза.
— В ту же ночь, говоришь? — придвинул к столу табуретку Василь. — Проходи, Иван, помянем человека.
— А где твой чернявый? — вглядывалась бабка в Ивана. — Тот был как цыган.
— Отрезали ноги цыгану.
Василь достал из мешка консервы, сахар, хлеб.
— Обе ноги до колена. Сына нету?
Баба Наталья, будто не расслышав, бегом кинулась в сени.
— Боится про сына, — подмигнул Василь Ивану. — Ничего, нам ее сын не нужен.
Иван, мало что понимая, пожал плечами.
Баба Наталья принесла наполовину заполненную кварту, кусок пожелтевшего сала, три луковицы:
— Голодно у нас…
— Ничего, все, что на столе, тебе останется, — налил в два стакана мутную самогонку Василь. — Ну, нехай ему земля пухом…
Торопливо закусили, Василь налил еще раз:
— У православных три чарки надо.
Баба Наталья дрожащими руками поправляла черный платок, все пыталась что-то сказать — и не решалась. Выпили по третьему разу, Василь закурил, стараясь не смотреть на хозяйку. Корневич встал и открыл окно, высунулся из него, наверно, запьянел.
— Ну, баба, — поднялся Василь, — докладывай.
— Шо?! — испугалась та.
— Называй, кто выдавал наших.
— То я ж не знаю… Мало шо люди языками мололи…
— И Мельниченки не знаешь? Того самого, что в хлев приходил?
