— Красивая. Женственная. Сейчас таких мало.
— Да мне тоже дуры с сигаретами во рту, краской измалёванные, не нравятся. Да ещё металлолома, пирсинг этот, по всему телу навешают. Тату всякие... Дуры.
— Дуры, — согласился Василий. — Это у них самовыражение.
— Слышал я их самовыражение, такого даже такелажник не скажет, когда ему труба на ногу упадёт. В натуре.
— В натуре.
Беседа закончилась вполне мирно, и Брагин подвёз Василия до самого дома. И даже протянул на прощание руку, будто и не соперники они, а партнёры. А далее — каждый занял своё место. Брагин — в шумной команде местных хулиганов, Морозов — у фортепиано. Аня — между ними.
Самое удивительное, что Виктор частенько стал навещать музыкальную школу, где ждал Аню в коридоре, а иногда приходил вместе с ней слушать Василия. Временами он по-своему выражал восторг исполнительским мастерством Маэстро. Хвалил его собственные композиции. Василию так же пришлось ходить на соревнования по боксу и, в свою очередь, не раз восхищаться боевым искусством Брагина. Аня же старательно напускала на себя равнодушие ко всему происходящему. Более прислушивалась к себе самой. И каждый из этой троицы понимал, что бесконечно так продолжаться не может. Тем более что за троицей постоянно увивался разочарованный неожиданным джентльменством друга Вознесенский.
4
Конец пакта о «разоружении» наступил в конце ноября, когда Василий выиграл конкурс. Выиграл — для пианиста это звучит особо.
В областной центр ездил не только он, администрация посёлка по просьбе директора музыкальной школы отправила туда ещё нескольких учащихся, среди которых была и Аня. И там Морозов, невзирая на фамилию, дал жару! Уже после конкурсной программы его просили играть ещё и ещё, студенты консерватории диву давались технике сельского школьника, маститые профессора одобрительно кивали, все с интересом слушали его собственные композиции... Когда Василий играл прозрачные «Септимы», «Квинты», «Терции» Игоря Ильина, разученные самостоятельно (к большому удивлению Изольды Матвеевны), он увидел в зале глаза Ани. До сих пор он был целиком поглощен музыкой. И вмиг чуть не потерял контроль над скользящими вдоль зебры клавиш руками. Во всяком случае, настроение сменилось. «Терции» он добивал уже «на автопилоте», без души.
Аня смотрела на него совсем по-иному. Никогда раньше её глаза не выражали столько проникновенного интереса, будто Василий раскрывал перед ней сокровенные тайны бытия, и никто другой до него этого, сделать не мог. Растерявшись, к неудовольствию публики, Морозов торопливо раскланялся и уступил сцену джазовому дуэту студентов консерватории. На выходе те дружески потрепали его по плечу: «Далеко пойдёшь». Изольда Матвеевна метнулась навстречу откуда-то из подсобок, радостно (уже который раз за эти дни) обняла его и впервые, как собственного сына, поцеловала в лоб:
— Умница! Вася, ты божественно извлекал звук! У тебя на кончиках пальцев тончайшее чувствительное устройство. Ты превзошел сам себя. Вот из таких «превзошел» и получается настоящая музыка.
— Без вас, Изольда Матвеевна, ничего этого не было бы, — потупился ученик.
— На моём месте мог оказаться другой учитель, а вот на твоём уже никто не может оказаться. Дорога в мир большой музыки тебе открыта! — и тут же она прочла его насквозь: — Ну, беги к Ане, я же вижу: тебе не хочется пожинать лавры, тебя интересует только один цветок. Ах, как это романтично! Но не забудь, вечером у нас запись на телевидении, будешь исполнять что-нибудь своё. И ещё с тобой хотели поговорить журналисты. Не возражаешь, если я при этом буду присутствовать?
— Ну что вы, Изольда Матвеевна, я к ним без вас вообще не пойду.
— Хорошо, беги, Аня в зале.
Но Аня была уже не в зале. Она ждала его в коридоре, задумчиво смотрела в окно. Когда повернулась к нему, взгляд ее оставался тем же, что заставил Василия вздрогнуть на сцене.
— Вась, ты — гений, — просто и тихо сказала она.
— Не знаю, — честно признался он.
В этот момент для него не имели значения все его таланты и стремления, Анин образ полностью заслонял их, не оставляя малейшей возможности даже думать о чём-то другом.
