кепке.
— У меня нюх особый, — улыбнулся он Грише. — Дай, думаю, зайду к сапожнику, не пришел ли Григорий.
— Это наш комсомол, — здороваясь с ним, сказал Гриша. — А это, — кивнул он на меня, — Иван Андреевич, присланный обкомом партии для руководства подпольными организациями.
— Борис? — пожал я юноше руку.
— Нет, Анатолий.
Гриша пояснил, что молодежная организация недавно перестроилась по типу краснодонцев, брошюры о которых они получили из леса. Секретарь комсомольской организации и комиссар — Борис, а командир — Анатолий.
Толя оглядел меня испытующе. Это даже мне понравилось. Он произвел на меня впечатление энергичного парня, только держался, пожалуй, несколько развязно.
— Вот что, Толя, — сказал Гриша: — завтра к вечеру приготовь парочку ребят со мной в дорогу. На базу. Литературу для своей организации забери сейчас.
— Ладно. А мы тут свою листовочку отпечатали.
— Очень хорошо! — порадовался я.
— А как же? — улыбнулся Толя. — От жизни не отстаем. Сегодня юбилей Ленинского комсомола. Мы напечатали листовку к молодежи Крыма. Вот, горяченькая, только что из типографии.
Он вытащил из кармана несколько листовок и протянул Грише:
— Покажи штабу. Пусть знают нашу работу.
Я внимательно прочитал листовку. Молодежь Крыма поздравляли со славным юбилеем Ленинского комсомола; затем шло обращение к молодым патриотам, к каждому комсомольцу.
«Товарищ! В дни, когда решается судьба Крыма, Родина приказывает тебе: за муки и страдания нашего народа, за сожженные города и села, за слезы матерей наших — бей немцев! Бей повсюду, где только можешь. Бей жестоко и беспощадно! Мсти!» Заканчивалась листовка призывом: «Смерть за смерть! Кровь за кровь!»
Стояла дача: «29/Х 1943», и подпись: «СПО» (симферопольская подпольная организация).
— Молодцы! — от всей души похвалил я. — Хорошая листовка, с огоньком. Сколько отпечатали?
— Штук шестьсот. Работали целые сутки без еды и сна.
— А как распространите?
— Ребята расклеят, разбросают. Завтра утром весь город будет знать.
— В патриотические группы эти листовки попадают?
— Зачем давать наши листовки в патриотические группы? Мы работаем самостоятельно. Листовки расклеиваем по городу, пусть все читают.
— Зачем же руководителям групп бегать по городу и разыскивать ваши листовки? — удивился я. — Они же ведут агитацию среди населения, разоблачают фашистскую демагогию. Они в первую очередь должны получать все наши газеты и листовки.
— Ну и засыплют нас! — недовольно бросил он. — Будут передавать друг другу и наскочат на провокатора или болтуна.
— Но ты ведь не думаешь, что я или Гриша будем раздавать листовки непроверенным людям?
— Этого я не думаю.
— А в чем же дело?
— Мы сами сделали типографию, сами печатаем листовки и сами хотим их распространять.
Я засмеялся и похлопал его по плечу.
— Все, что вы сделали и делаете на благо Родины, прекрасно, но не нужно кустарщины. Цель у всех патриотов — и молодых и старых — одна. Мы должны помогать друг другу.
— С этим-то я согласен.
— Вот так и будем работать. Как твоя кличка?
— Толя.
— А звать?
— Анатолий.
— Так это одно и то же. Тебе нужно иметь кличку, под которой тебя должны знать только подпольная организация и штаб. Какую кличку хочешь иметь?
— Мне все равно.
— Назовем тебя «Костя». А моя — «Андрей». Проводим Гришу, заходи ко мне с Борисом, и поговорим обо всем.
Гриша принес из подвала пачку газет и передал их Толе. Тот засунул газеты за пояс брюк сверх рубашки и, застегнув пиджак, ушел.
Я немного удивился такой неосторожности, но для первой встречи не стал докучать наставлениями. А Гриша заметил мой взгляд и, видимо, понял.
— Толя живет недалеко, — пояснил он, когда тот ушел. — Но вообще-то молодежь наша — народ горячий, бравирует немножко.
Вбежала Саша:
— Румыны ходят по домам!
Гриша встревожился:
— Зачем?
— Не знаю. Кажется, устраивают своих на квартиры.
Она опять ушла на улицу. Через некоторое время остервенело залаяла собака.
— Показался неприятель. — Гриша быстро достал табак. — Садитесь. Закурим. В случае расспроса — знакомые, сапоги пришли чинить…
Вошел Семен Филиппыч, за ним — румынский фельдфебель.
— Видите, — хозяин указал на нас, — гости из деревни, ночевать будут. Где ж я ваших солдат размещу?
— Ничего. Можно тесно, — сказал фельдфебель на ломаном русском языке. — Не так долго.
Четыре румынских солдата устроились на кухне. Семен Филиппыч стал расспрашивать, откуда они, но румыны только трясли головами.
Гриша тоже пытался заговорить. Безуспешно. Тогда он взял палку, приложил к плечу, как ружье, и сказал:
— Большевик. Пуф, пуф!
Румыны засмеялись и закивали. Вернувшись в комнату, Гриша оставил дверь открытой: меньше подозрений.
— Нелегкая их принесла, проклятых! — громко ругалась хозяйка, собирая обед. — Грязные, вшивые. Как ни следи, непременно что-нибудь стащат, хоть луковицу, хоть картошку.
— А немцы? — спросил я.
— Немец, тот тайком не ворует, — покачал головой Семен Филиппыч, садясь за стол. — Что понравится, он положит в карман, скажет «гут» — и до свиданья!
Рано утром румыны собрались в дорогу. Настроение у солдат было подавленное. Они вели себя очень тихо, угощали хозяина табаком, один хотел подарить Саше кусочек сахара, но та строго взглянула на него и спрятала руки за спину.
Против нашего дома собрались солдаты со всей улицы. Саша с другими детьми крутилась около румын.
Молоденький офицер разогнал ребятишек, построил солдат, произнес речь, те что-то недружно прокричали и затопали в город.
Саша рассказала, что солдаты часто повторяли слова «большевик» и «Перекоп». Мы решили, что часть отправляют на Перекопский фронт. Наши наступали, и дела у немцев шли неважно.
Женя, захватив с собой корзину, с утра ушла в город. Она знала явочную квартиру «Серго» и должна была выяснить, что с ним, почему он молчит.
