- Уважаемые, приношу свои искренние извинения, что помешал вашей дружеской беседе, но не могу ли я узнать, сколько вам задолжал ваш друг детства?
После такой тирады вожак Женя посмотрел на Словцова уже с явным интересом. Оглянувшись на товарища, он произнес, видимо, его кличку:
- Балкон?
Павел сразу понял, почему этого парня прозвали «Балконом». За квадратную, далеко выступающую вперед нижнюю челюсть. Он быстро достал из кармана записную книжку и торжественно огласил:
- Двенадцать тысяч триста восемьдесят два рубля, не считая сегодняшних процентов.
- Слышал? - продолжил общение Женя. - Таких денег ему не найти, не успеть заработать, потому что завтра будет больше. Он может, конечно, загнать риелторам свою лачугу, а больше у него ничего нет. Не можешь отдать, не бери в долг. В одном дворе живем, нехорошо соседей обманывать.
И тут вдруг очнулся Паша, который затравленно наблюдал за происходящим со стороны.
- Не вздумайте платить, вы сегодня заплатите, а завтра они найдут, за что я им должен еще.
- Во! - обрадовался Женя. - Паша правильно понимает, а вы, гражданин? Благотворительность - дело неблагодарное.
«Вот ведь, первый день в Москве, а уже вляпался в историю», - ругнул себя Павел. Уйти сейчас - означало какое-то очередное поражение в жизни, такое, от которого потом долго будет саднить в душе. Но и победа здесь была невозможна. Даже банальная драка ничего бы не дала. За тремя широкоплечими парнями стояла целая система, какой-то циничный оскал современности, и Паша и Павел были для этой системы расходным материалом. Паша, словно прочитав мысли Павла, тихо попросил:
- Идите, не надо вам с этим связываться. Если захотите меня увидеть, я тут каждый день бываю... Меня не убьют, с мертвого взять нечего.
Женя оценивающе сверлил Павла взглядом. Нагло и бесцеремонно пытался заглянуть в душу. Павел выдержал этот взгляд столько, сколько посчитал нужным, чтобы не уронить достоинства. Потом молча повернулся и пошел, покусывая от злости и безысходности губы. Пройдя метров триста, он оглянулся: ни Паши, ни кожаной троицы на том месте уже не было. До тошноты захотелось выпить, но от последнего шага в этом направлении его чудом спасли Пушкин и Гончарова. Он вдруг понял, что стоит перед памятником.
Александр Сергеевич и Наталья будто бы выходили на светский бал. Гений русской поэзии вел за руку красивейшую женщину эпохи. Они были не здесь, они были выше текущей в обе стороны толпы. Внимание Павла привлекла табличка на чугунной оградке рядом с памятником. Она гласила: «Это памятник великой любви! Хочешь узнать о нем больше? Звони с мобильного 0942, набирай 175 и слушай...». Вот так. Все просто. Не надо читать, тыкнул в мобильник и слушай. Тетенька тебе расскажет о великой любви. Кто-то в России еще может не знать о Пушкине...
И словно в подтверждение своих мыслей услышал за спиной:
- Да на фиг мне твой Пушкин, на фиг твой музей, чё я там не видел? Отстой полный. Эти стихи на фиг никому не нужны. Давай денег, я на «Жару» пойду... Все уже ходили.
Павел оглянулся. Подросток лет пятнадцати громко пререкался с женщиной, которая смотрела на него растерянно, с испугом, словно перед ней был инопланетянин.
- Меня уже в школе от всей этой классики колбасит! Чё ты меня сюда притащила?! Достала меня твоя культурная программа!
- Андрей - это же Пушкин... - только-то и нашла что сказать женщина.
- Ну вот и торчи тут у своего Пушкина! Может, золотую рыбку поймаешь, - он махнул рукой и широко зашагал, не оглядываясь.
Павел оторопел не меньше женщины, которая, скорее всего, приходилась этому существу матерью. Вдруг вспомнился голливудский фантастический триллер «Чужие». Вот они - чужие, совсем рядом, внешне очень похожие на нас. И внутри у них действительно разъедающая не тела, но сознание - кислота. На душе стало еще гаже. «Съездил в Москву», - горько подумал Словцов. Но тут к памятнику подошла молодая пара. Парень лет двадцати и девушка, прижимающаяся к его плечу. Эти светились совсем другим светом. Для них окружающий мир не существовал, как не существовал он для Александра Сергеевича и Натальи. В руках у парня были ярко-красные гвоздики. Немного постояв, он поцеловал свою девушку в щеку, а потом подошел к памятнику, положил на гранитный полукруг подножья цветы. Вернувшись к девушке, он зашептал ей негромко, буквально на ухо, чтоб не бросать на ветер, в суету толпы,
