мои долги, поступили бы опрометчиво. А оттого что вы меня выслушаете или воспользуетесь парой безобидных советов, ничего страшного не произойдет. Даже наоборот. Вы мне понравились. Думаете, я перед каждым так, лишь бы выпить?
На некоторое время над столиком повисла тишина. Павел угрюмо налил еще по рюмке.
- Знаешь, Паш, Господь меня учит, это точно! Как только я начинаю считать себя самым несчастным на Земле, мне встречается кто-то, кому в сто крат хуже! Женщина, про которую ты якобы знаешь, она тоже как будто послана в мою жизнь. А я - в ее. Такое чувство, что мы вместе должны что-то преодолеть, открыть или понять. Причем оно возникло у меня с первого мгновения, как я ее увидел. Я не могу сказать, что моя бывшая жена не была моей второй половиной. Была, еще как, но, скорее всего, я не был ее частью или не смог стать. А здесь - здесь что-то вообще немыслимое. - Павел на секунду задумался, потом вдруг улыбнулся: - Или, может, всем влюбленным дуракам так кажется? - Снова задумался и спохватился: - Нет, ну ты мне скажи, это только мы, русские, после третьей рюмки первому встречному душу изливаем?
- Похоже, что да, - согласился Паша, - и еще соседям по вагону.
Оба грустно улыбнулись и выпили. Минутой молчания почтили чье-то рождение.
- Вам надо уехать, - твердо сказал Паша после паузы.
- Но я уже уехал, дальше некуда!
- Вы - да, а она? Она осталась. Вам надо уехать вместе. Причем уехать так, чтоб никто не знал - куда.
- А здесь нам грозят страшные опасности... - недоверчиво ухмыльнулся Словцов.
- Ирония ваша мне понятна. Честно говоря, я сам не знаю, как я чувствую и вижу то, что сейчас вам говорю. Мне нечем вам это доказать. Разве что найти женщину, которой я вчера сказал, что она не выключила утюг и у нее сгорит квартира. Слава Богу, она мне поверила или действительно вспомнила. Проходя мимо меня второй раз, сунула в руку сотенную, хотя я ничего не просил.
- М-да... - задумался Павел. - А по фотографии ты мог бы что-нибудь сказать?
- Наверное. Но это не всегда. Я не человек-рентген. Что-то чувствую, что-то нет. О! Знаю, чем вас прошибить! Кто-то из очень близких вам людей уехал в немыслимое далеко, и это событие перевернуло всю вашу жизнь.
После этих слов Павел посмотрел на собеседника совсем по-иному.
- Если это не сведения разведки, то ты, Паш, действительно что-то видишь. А почему ты не можешь помочь сам себе?
- Это хирург в силах сам себе сделать несложную операцию. А я могу только знать. Кроме того, я не сделал ничего для того, чтобы как-то выправить свою жизнь. Говоря проще, я даже не каялся, напротив, лез в самую трясину. За что же меня миловать? Есть люди, которым удалось зацепиться за жизнь, когда их скрутила какая-нибудь безнадежная онкология. Победив болезнь, они с нелепой гордыней несут эту победу и наивно говорят: «Я победил», «Я смог». А я вот не смог! И не хочу. Смысл?
- Ты - идейно умирающий человек, Паша.
- Да нет, я верю, что я могу себя вымолить. Господь Бог еще и не таких миловал. Но мне здесь скучно... - Он с каким-то особым нажимом произнес слово «скучно», как необратимую безнадежность, еще большую, чем, собственно, сама смерть.
- Но, чтобы там не попасть в ничто, здесь тоже надо прилагать усилия, - заметил Павел. - Мой знакомый программист так сказал о грешных душах: их просто стирают, как зараженные вирусом файлы.
- Я знаю. Моя бабушка, которая работала не где-нибудь, а в Дарвиновском музее, несмотря на бурное строительство социализма, всю жизнь ходила в церковь. Во время войны - каждый день! И дед вернулся с фронта живым, только с двумя легкими ранениями. Потом она умерла, а я всегда за нее ставил свечки и заказывал молебны. Когда я заболел, она первый раз в жизни приснилась мне, чтобы сказать: не отчаивайся, внук. И больше ничего.
- А ты?
- А я слабый, я размазня. Да я и не отчаивался. Я смирился. Есть еще такой вариант.
- Чем-то мы с тобой очень похожи, Паш. Не только тем, что тезки.
- С той разницей, что у вас-то как раз сейчас прорисовывается смысл нового витка, а у меня его нет. Любовь
