Заглядывает дежурная сестра.
– Ребятки, не пугайтесь, там одного привезли с операции – аппендицит. Он из психбольницы, с Печерска. В коридоре положат, привяжут к кровати, и санитар с ним будет сидеть, караулить его все время.
Псих опять ревет на весь коридор.
Я закрываю глаза, но долго не могу заснуть. Живот ноет, но вставать, просить у сестры таблетку лень.
Утром выхожу в туалет. В коридоре около поста – кровать. Рядом сидит на стуле здоровый амбал в белом халате, с книжкой. Сам шизик спит. У него малая голова и черная щетина на морде. Пострижен налысо, а морда худая, как у дистрофика.
Лысый выходит из своей палаты, кивает на шизика и говорит мне:
– Его, видно, будут колоть все время, чтоб спал. Нет на их Гитлера – горели бы за всю хуйню.
В палате Григорович готовится отваливать – надел больничную робу, взял с вешалки халат для улицы – темно-синий, фланелевый. Он спрашивает меня:
– Слышь, может, у тебя носки есть? А то так как-то, бля, несолидно.
Мне мамаша принесла две пары чистых носков, и я даю ему одну.
– Ну, давай.
– Давай.
Он скручивает халат, сует под пижаму, чтоб не видела сестра на посту, и выходит из палаты – типа, в туалет.
Вечером на кресле сидит новая баба – молодая, лет семнадцать-восемнадцать. Я подхожу и прислоняюсь рядом к стене. На морду она не очень – горбоносая, прыщавая, – но побазарить все равно можно. Мало ли что?
– Привет. Что, новенькая?
– Да, вроде того.
– Сегодня положили?
– Ага.
– А откуда ты вообще, с какого района?
– Ну, допустим, с Ветров.
– А почему «допустим»?
– А это что, допрос?
– Нет, так просто. Интересно.
– А не засунул бы ты свой интерес знаешь куда?
Шизик просыпается и начинает реветь. Рядом с ним – уже другой амбал, не тот, что был утром. Он подходит к посту и что-то говорит сестре.
– Что это было? – спрашивает баба.
– Так, пацан из дурдома. Проснулся вот.
– И что, он так просто здесь лежит?
– А ты что, раньше его не видела?
– Ну я же не знала, что он с дурдома.
– А откуда, по-твоему? Лежит на коридоре, с ним амбал этот.
– А ты здесь давно?
– Три дня.
– И что с тобой такое?
– Так, пописали. А у тебя?
– Аппендицит.
– Что, резать будут?
– Нет. Просто приступ. Таблетки дают, уколы.
– А-а-а.
– Ну, спасибо за разговор, я пошла в палату.
Я тоже прусь в палату, ложусь на кровать. Делать нечего. Читать надоело – читал эту книгу на тихом часу: мужики страниц сто тянули рыбину – сорвалась.
Утром насчет Григоровича подняли хай – когда заметили, что свалил. Приехал конвой, – а его нет. Ну и что они сделают? Побегали, покричали и заткнулись.
Перед обедом на его кровать положили нового пацана. У него язва, будут резать. Он все время лежит и слушает плеер. Я спрашиваю:
– Что ты слушаешь?
– Группа «Кино». Смотрел кино «Асса»?
– Да, смотрел.
– Они там последнюю песню пели.
– Помню, ничего такая песня.
– Здесь ее нет, но есть другие, тоже классные. Хочешь послушать?
– Да.
Он дает мне плеер – добитую поцарапанную «Электронику». Я одеваю на голову наушники, жму на кнопку. Пацан правильно сказал – песни классные.
Я прокручиваю кассету три раза, пока не садятся батарейки. Пацан лежит на своей койке и смотрит в потолок.
– Э, слушай, у тебя еще батарейки есть?
– Не-а. Это последние были. Что, понравилось?
– Ага.
– Могу дать переписать.
– У меня нет магнитофона, не на чем слушать.
– А-а-а.
Несколько мужиков лежат на койках и читают, остальных в палате нет. На потолке горят обмазанные побелкой лампы. В окне светится второй корпус больницы.
Утром на обходе врач говорит мне, что завтра выпишут.
После завтрака иду в процедурный на укол – сейчас я уже ходячий, надо везде самому. Ложусь на кушетку, и медсестра делает укол – ногу сводит противная судорога.
В палате одеваю халат для улицы и спрашиваю у пацана с плеером:
– Пойдешь на улицу?
– Не-а. Я лучше тут посижу, почитаю.
У него на тумбочке – целая стопка книг. Он лежит и с утра до вечера читает.
Посреди двора – фонтан. Труба ржавая, штукатурка обсыпалась. Работает он или нет – не знаю, сейчас все равно бы не включали. Я обхожу вокруг него и прусь к воротам. Выйду в город – не буду ж я здесь по двору ходить кругами, как старики какие-нибудь и рахиты.
Шлепаю по мокрым грязным тротуарам. Холодно. По небу ползет дым из труб «Химволокно». Бухнуть бы где-нибудь, только где ты бухнешь? Скорей бы выписаться из этой сраной больницы. Заебала она уже. Все вообще заебало.
II
Мы с Луней премся в институт на подготовительные курсы. Оба бухие – выдули у него дома две банки чернила. Луня тоже с Рабочего, только учится в двадцать восьмой и живет в пятиэтажке около «стеклянного» магазина.
– Ой, блядь, в лужу стал! – вопит Луня. – Что за погода такая сраная?
– А что ты хочешь? Весна, март месяц. Да, это самое… Может, не пойдем на курсы, а?
– Не, надо идти.
– Да ты все равно ничего не поймешь.
– Зато я все запишу.
– И на математику останешься?
– Не, не останусь. Ненавижу, когда она стоит над душой. «Вам все понятно? А что вам объяснить?» Ну ее
