хотя в душе всё ещё теплилась надежда, что ты передумаешь, вернешься… Но проходило время, а от тебя не было никаких известий… кроме письма, которое ты написал перед своим отъездом. Потом были выпускные экзамены в школе, вступительные в институт… О тебе вспоминала часто. А как-то осенью, вечером, после факультативных занятий случилось так, что я поскользнулась на мокрых ступеньках института, упала и прокатилась вниз. Ничего страшного – всего лишь немного ушиблась; помог подняться незнакомый курсант, в это время как раз проходивший мимо. Он предложил проводить меня до дома, но я отказалась. На следующий день я вновь увидела его около института. Он явно кого-то ждал. Увидел меня, обрадовался… Подошел и извинился, что вчера не представился; сказал, что его зовут Антон. Мне, чтобы не выглядеть хамкой, пришлось тоже сказать своё имя. Он вновь предложил проводить, и я согласилась… Потом он, как только ему удавалось отлучиться из училища, стал встречать меня на том же месте и провожать до дома. Банальная, простая история. Вначале мне с ним было просто интересно, я даже в мыслях не допускала, что из всего этого может получиться что-то серьезное. Всё-таки, еще была очень сильна память о тебе и обо всём, что произошло. Я думала, что вообще больше никогда не буду способна на какое-то серьезное чувство. Но постепенно лед в сердце таял, а вместе с тем в мою жизнь входил Антон. И знаешь, Гена, он очень похож на тебя… Характером, и даже чем-то внешне… Тебе, наверное, больно, что я об этом говорю? Если хочешь, не буду. Хотя, и рассказывать-то больше нечего, это всё…
Гене захотелось, как и прежде, взять её за руку, но он не осмелился.
– Прости, Марьяна, если скажу… да даже если подумаю, что я не виноват перед тобой – буду неправ!
– Не оправдывайся Гена, я не считаю тебя в чём-то виноватым… Наверное, это просто судьба. – Она прикоснулась рукой к его плечу, на глазах проступили слезы. – Только прошу, не вини себя! Так уж всё сложилось, и с этим ничего не поделаешь…
Они расстались тут же, около скамейки. Марьяна попросила не провожать её. Она сказала, что так ей будет легче…
Гена еще долго бродил по городу, на который уже опускалась бархатистая майская ночь. Странно: вроде бы нелёгкий разговор состоялся с Марьяной, а на душе стало легче, и уже не раздирали тяжёлые мысли вчерашней ночи… Но хорошо и спокойно всё равно не было. В таком настроении он и вернулся домой. Иван Михайлович и Людмила Александровна уже спали, он тихонько прошел в свою комнату, включил светильник и сел на диван. Обрывки мыслей путались в голове, не связываясь во что-то целое, осмысленное. Только он пытался ухватиться за одну и распутать клубок их хаотичных сплетений, как она тут же ускользала, словно в тягучем предутреннем сне. Наконец он встал, подошел к письменному столу и выдвинул ящик. Библия лежала на прежнем месте. Он достал её, сел на постель поближе к светильнику, открыл и стал читать с первой же открывшейся страницы. Когда Гена в последний раз читал Библию, изнутри его, как из тёмного бездонного колодца, поднималось негодование, бунт, несогласие против всего, что в ней написано. Сейчас же слова книги, написанные тысячелетия назад, наполняли его сердце покоем. Он даже не вполне понимал смысл написанного, но казалось, что сам дух священного текста вдохновлял надеждой, побуждая жить и бороться за свое счастье, что бы с ним не случилось и что бы ни ожидало его впереди.
– О, Боже! Какой же я глупец… – простонал Гена. – Прийти к такому пониманию, когда все уже потеряно, потеряно навсегда!
Он закрыл Библию, положил её на тумбочку и лёг, уткнувшись лицом в подушку. К сожалению, прозренье зачастую приходит слишком поздно… Хотелось обо всем поговорить с Вокой, но тот уже год как служил в армии, и они лишь изредка писали друг другу письма.
На следующее утро, за завтраком, Людмила Александровна напомнила, что ему не помешало бы наведаться в поликлинику.
– Ну, здравствуй, здравствуй! – бодрым голосом поприветствовал его Алексей Павлович, лишь только Гена вошел в кабинет. – Проходи, садись! – Как обычно указал рукой на стул. – Рассказывай, как там, в селе? Чем занимался, что делал?
Гена с удивлением взглянул на него. Алексей Павлович улыбнулся.
– Да-да, молодой человек, мне о вас все известно! Хотя вы и не соизволили поставить меня в известность о своем отъезде… – шутливо перешел он на «вы». – Да вот, спасибо Людмиле Александровне, что позвонила! А я уже, было, и сам на завод звонить собирался.
– Извините, Алексей Павлович, все как-то быстро произошло… Не успел.
Алексей Павлович снял очки и отложил их в сторону.
– Обследоваться там, конечно, было негде? – спросил он. И, не дожидаясь ответа, и сам прекрасно понимая, что негде, продолжил: – Значит, так… Сегодня, так уж и быть, еще погуляешь, а завтра – в стационар. На две недели, как всегда. – И заметив, что Гена собирается прекословить, строго добавил: – И – никаких возражений!
Опять палата на троих и две недели капельниц, уколов, процедур. Лишь погода радовала: стояла теплая, солнечная, и все свободное время можно было проводить в больничном саду. На этот раз кроме Гены в палате лежали ещё двое молодых ребят. Один был неразговорчив и угрюм, его направили на обследование в город из какой-то сельской больницы. Большую часть времени он проводил в кровати, лежа на спине и уставившись в какую-то лишь ему видимую точку в потолке. Гена не раз пытался втянуть его в разговор, думая, что такое его поведение связано с застенчивостью, но в конце концов должен был признать тщетность своих усилий. Этот парень был из тех, кого можно смело квалифицировать как человек угрюмый. Немного оживал он и на лице его появлялось подобие улыбки, когда к нему приезжали родственники из села. Зато со вторым соседом, – примерно такого же возраста, что и он сам, Гена подружился. Игорь, – так его звали, был из интеллигентной семьи. Темноволосый, с тонкими правильными чертами бледного лица и карими одухотворенными глазами, он казался родом из прошлого дворянского столетия. Его часто навещала светловолосая девушка с приятной улыбкой. Как-то, сразу же после ужина, Игорь подошел к Гене и сказал, что хотел бы с ним поговорить, если, конечно, у него есть на то время и желание.
– Времени у меня, Игорь, до отбоя, а желания – хоть отбавляй, – шутливо, хоть как-то смягчая излишнюю вежливость соседа, ответил Гена. Они вышли в сад и прошли в беседку. Игорь закурил, не зная, с чего начать щепетильный для него разговор. Наконец, после нескольких затяжек, спросил:
– Гена, скажи, ты с детства болеешь?
– Нет, с семнадцати лет.
– А за это время знаешь, чтобы кто-нибудь вылечился от этой болезни?..
– Лично я – нет, но от врачей слышал, что такие случаи пусть и нечасто, но бывают.
Игорь грустно улыбнулся и щелчком отправил недокуренную сигарету в урну.
– Я с детства болею, вернее – с рождения. Правда, у меня заболевание другое – гемофилия. Говорят, царская болезнь… Да только мне от этого не легче! К тому же она неизлечима, наследственная, с генами как-то связана… Но мои родители не помнят, чтобы в нашем роду кто-то был болен хотя бы чем-то подобным. Жить, конечно, с этим можно… Просто необходимо постоянно делать уколы с недостающим фактором крови, да беречься, чтобы лишний раз не травмироваться… А в Германии, – оживился он, – говорят, выпустили такой препарат, что после инъекции всего лишь одной ампулы человек с видоизмененным геном, который и обуславливает это заболевание, аж целый месяц – до следующей инъекции, может спокойно жить и ничего не опасаться. Вот бы достать таких ампул упаковок сто… – по- детски мечтательно зажмурился Игорь.
Гена молчал, понимая, что не за этим пригласил его сюда Игорь, чтобы рассказывать про болезни да лекарства, а скорее – поведать о чем-то душевном, наболевшем. Так оно и вышло.
– Извини, Гена, что время у тебя отнимаю… Не о лекарствах я хочу с тобой поговорить. – Игорь достал из пачки новую сигарету, но, не прикуривая, крутил её в пальцах. – Девушка у меня есть… Видел, наверное, приходит ко мне?..
– Видел. – Кивнул Гена. – Хорошенькая.
– Год уже как встречаемся. А вот по-серьезному только недавно началось…
– А до этого что – несерьезно было?
