– Хорошо. Сейчас вспомню о чем-нибудь плохом…
– Ты, конечно же, помнишь наш вчерашний разговор?
– Да. За исключением, возможно, некоторых подробностей.
– Я не хотела тебя во все это посвящать… Думала – разберусь сама. Но у меня это не очень-то получается. Извини… И если позволишь, я начну с самого начала. Ты, только, пожалуйста, выслушай меня. – И после небольшой паузы Вика продолжила: – С детства мне казалось, что во мне живут два человека. Один – самонадеянный, высокомерный, другой – обуреваемый страхами, сомнениями, различными комплексами, а сама я была как бы третьим, и пыталась как-то жить между этими двумя. Но после покаяния в церкви вдруг почувствовала, что их больше нет. Они исчезли и я одна! И живу своей жизнью, естественно и без страха выглядеть смешной, не такой, как все; без желания казаться лучше, чем я есть на самом деле… Я поняла, что могу быть искренней, не прилагая к этому никаких усилий, и жить без оглядки на чужое мнение. Это была свобода, о которой, – наверное, даже не вполне осознавая этого, мечтает всякий человек. И в первую очередь – эта была свобода от самой себя, от своей предвзятости, от осознания своих комплексов и недостатков. Я ничего для этого не делала. Да и как я могла бы что-то делать, если даже не знала, что подобное вообще существует! Это было и вправду здорово!! Эйфория, чувство, будто я люблю весь мир и он мне необыкновенно мил и дорог… Я умилялась тому, как вокруг все прекрасно и было странно, что я не замечала этого прежде. И даже сломанная ветка, которую я раньше даже бы не заметила, вызывала во мне необыкновенную жалость. Умиление, восторг и жалость – вот эти чувства, которые владели мною в те дни. Потом это прошло… Да, наверное, это и правильно – нельзя же постоянно ходить с лицом, выражающим либо восторг, либо крайнюю скорбь. Подобное устойчивое состояние в психиатрии обусловливается определенным диагнозом… Но внутренняя гармония, душевная радость, чувство, что Бог всегда рядом и я не одна – это осталось. Но вчера вечером что-то изменилось. Вернее, не что-то – изменилась я сама… – Ей вдруг захотелось рассказать ему про свой странный сон, но она подумала, что он не поймет, и она только причинит ему лишние переживания. И Вика продолжила: – Будто бы я совершенно одна. Как будто Бог оставил меня, и порой мне кажется, что все, во что я ещё совсем недавно так свято верила – это самообман, мистика, иллюзия, призрачный сон… Даже Бог – и тот стал для меня, словно кем-то выдуманный… Бутафорским! Мне хочется вернуться к привычному мне восприятию мира без иллюзий и без прикрас, смотреть на вещи не через призму евангельского учения, а реально, называя белое белым, черное черным, а не как в сказке «Алиса в стране чудес» – приукрашивая всё призрачным цветом очков. Мне хочется обыкновенной жизни и, наверное, обыкновенного понятного счастья. То, что было со мной, это ошибка. Я – не тот человек, который может посвятить себя Богу… Я попросту не достойна этого! Настоящая «я» – сейчас; и то, что я сейчас чувствую и переживаю – это и есть моё настоящее «я»; и если это духовное падение – пусть будет так… Ведь в Библии написано, что званых много, но мало избранных. Хотя не скрою, что мне необыкновенно дорого все то, что я испытала и прочувствовала… Я противоречу сама себе! Я хочу и той, и этой жизни!! Не обращай на меня внимания – я сейчас словно соткана из противоречий…
Гена ответил не сразу. Он продолжал идти молча, от его весёлости не осталось и следа.
– Утром по телевизору, в программе «В мире животных», показывали семейство орлов, – наконец прервал он свое молчание. – И я сделал для себя некоторые выводы. Если хочешь, могу поделиться ими с тобой.
– В мире животных? Да уж, сегодня это как раз для меня…
– С тобой трудно говорить.
– Извини… Если ты готов говорить, я буду слушать.
С самой первой минуты сегодняшней встречи Гена ощутил отчужденность, внезапно возникшую между ними. Она и вызвала его излишне показную веселость, как желание возвратить существовавшее до этого обоюдное дружеское доверие. Но Вика распознала фальшь, и теперь ему было стыдно за эту неестественность. И он стал рассказывать уже в своей спокойной, рассудительной манере.
– Орлы вьют свои гнезда высоко в горах, – начал он. – Всегда на краю пропасти. Сначала они укладывают на выступе скалы грубые ветки, затем клювами вплетают между ними мелкие веточки – так появляется каркас гнезда. Дно гнезда орлы сначала устилают травой, а уже поверх травы выстилают собственный пух. Вскоре самка откладывает яйца, – обычно их бывает два. Она высиживает их, почти не покидая гнезда, и через некоторое время из яиц выклевываются птенцы: голые, смешные и совершенно беспомощные. Первое время жизнь для птенцов – одно сплошное удовольствие. В гнезде тепло и уютно, а пищу родители приносят и кладут им прямо в рот. Вскоре тело птенцов покрывается пухом; растут они быстро и вскоре пух сменяется перьями. Наконец они взрослеют настолько, что способны летать. Но проблема заключается в том, что сами они этого ещё не знают. Но об этом знают взрослые орлы, которые с самого появления птенцов на свет видели в них не голых и беспомощных, пронзительно голосящих, с разинутыми клювами существ, но гордых и величественных птиц. И когда приходит время, они принимаются за дело. Вначале они выкидывают из гнезда мягкую подстилку, а затем и мелкие ветки. Гнездо перестает быть теплым, и насквозь продувается холодными ветрами. Все это делается для того, чтобы орлята наконец-то покинули гнездо. Ведь истинная стихия орлов – это небо… Итак, гнездо ставиться крайне неудобным: оно уже не греет и, устроенное на высоком выступе скалы, продувается всеми пронизывающими верховыми ветрами, но страх и привычка всё еще продолжают удерживать в нём повзрослевших птенцов. Но их родители знают, что нужно делать дальше. Они садятся на близлежащий от гнезда выступ скалы и, на виду своих детенышей, начинают раздирать добычу, поглощая её и совсем не обращая внимания на их пронзительные голодные крики. И вскоре это приносит ожидаемые плоды: самый нетерпеливый из орлят принимается осторожно двигаться в сторону дразнящей его пищи и, срываясь с узкого карниза, падает в пропасть. В панике он громко хлопает крыльями, ещё не зная, как расправить их так, чтобы поток воздуха наполнил перья… Кажется, что его гибель неминуема! И в этот миг один из орлов черной тенью срывается вниз, подхватывает его и, несколько раз взмахнув мощными крыльями и скользнув по воздуху на подъеме, вновь возвращает свое незадачливое чадо на скалу; а с карниза, беспорядочно хлопая крыльями, уже падает второй орленок, и уже другой родитель спешит ему на помощь… Так орлята срываются и падают не раз, пока однажды, в падении, они не почувствуют, что крылья повинуются им. И тогда они полетят. Вначале совсем недалеко, всего лишь до ближайшего скалистого выступа. Но самое важное событие в их жизни уже произошло, птенцы постигли свое предназначение – они могут летать! И очень скоро высоко в небе, широко раскинув крылья, в теплых потоках поднимающегося от земли воздуха, будут свободно и величественно парить уже не пугливые орлята, но царственные птицы…
«Конечно же, в его рассказе птенцы – это образ человека. Причем, недавно уверовавшего, так называемого «духовного младенца», подверженного искушениям. А взрослые орлы – это, скорее всего, Бог. Можно ничего не пояснять, и так все ясно… Получается, что Бог толкает людей в пропасть греха, и потом преспокойненько наблюдает, как они отчаянно барахтаются, падая. Сам решая, когда прийти им на помощь. Но рассказ – это все-таки больше притча, иносказание… В жизни же люди зачастую не дожидаются своевременной помощи. Из всего этого можно сделать лишь один правильный вывод: чтобы не падать, нужно не взлетать. То есть – не верить. Все очень просто. Не верить, значит и не падать, потому что падать неоткуда».
Тем временем они свернули на другую улицу. Гена взглянул на Вику и, скорее всего догадавшись, что с ней происходит, продолжил говорить:
– Думаю, ты уже догадалась, что можно провести некое сравнение между семейством орлов и взаимоотношениями Бога с человеком… С той лишь разницей, что Бог не создает искусственных препятствий, но в трудную минуту всегда рядом. Если трудно – поддержит, упал – поднимет, согрешил – простит.
– Даже если грешить сознательно?
– Да, если столь же сознательно раскаяться в этом. Ведь только покаяние и возможность получить прощение – единственный путь к духовному совершенствованию.
– Выходит, если не грешить, то не будешь совершенен?
– Не думаю, что грех – путь к духовной вершине. Но прощение – да. Бог знает нас лучше, чем мы знаем себя. Знает, что мы слабы, даже если внешне выглядим сильными; подвержены страстям, водимы эмоциями…
– Получается, что я могу жить как хочу, грешить и все прочее, и однажды, когда мне все это надоест,
