такое...
– С Настей поразвлечься?
– Не угадала. Настя – это серьезно. Серьезней не бывает... Я же думал, что она умерла. Мать ее сказала, что она таблетками отравилась и умерла...
– Да, было такое. Отравилась она таблетками. Но не умирала. А Екатерина Михайловна такая, спала и видела, чтобы Настю замуж за Грецкого отдать... И не прогадала. Он мужик серьезный, деньги хорошие поднимает...
– Из-за меня Настя отравилась. Но ты и в том виновата. Или нет?
Нонна снова захмелела. Взгляд осоловел, замаслился, губки затрепетали, язычок затяжелел. И ясности в сознании поубавилось.
– А что я? Антон сказал, я и сделала...
– Значит, все-таки Антон.
– Ну да... Он же Настю крепко любил... И сейчас любит... А то, что изменяет, так это потому, что Настька редко ему дает... Не любит она его. Любить себя позволяет, а сама не любит... Тебя, может, до сих пор любит...
– Любит. А простить не может.
– Чего?
– Из-за того случая...
– А-а...
– Ты думаешь, я к чему разговор веду. Все равно мне, кто Максютовых убил. Не мое это дело. Мне Настя нужна... А ты, я так понимаю, не признавалась ей в том, что нарочно меня подставила.
– Нет.
– Может, сейчас сознаешься?
– А что мне за это будет? – кокетливо улыбнулась Нонна.
– Что будет? Отстану я от тебя...
Панфилов хитрил, когда говорил, что ему все равно, кто убил Максютовых. Кем бы он ни был, его ментовская сущность была второй оболочкой его души. Он мог говорить все, что угодно, но ему очень хотелось найти убийцу. Во-первых, профессиональная гордость. А во-вторых, эта сволочь могла угрожать и Насте. Пока что лишь чисто теоретически, но все же...
Он всерьез подозревал Нонну. Логика проста – если она скомпрометировала Антона, не постеснявшись привязать к этому грязному делу свою сестру, значит, она могла ее и убить. Сначала убить, а затем подбросить гильзу во двор Грецких.
Панфилов не прочь был убить сразу двух зайцев. И перед Настей лишний раз оправдаться, и Нонну еще больше запутать.
– Странный ты какой-то. Еще не приставал ко мне, а уже отстать хочешь... Ты приставай, приставай...
– Я не в том смысле. Пусть убийством твоей сестры следователи районные занимаются, а я им про тебя ничего говорить не буду...
– Что говорить?
– Что ты к убийству причастна.
Нонна не повелась на его удочку.
– Но я не причастна...
– У тебя нет алиби, но есть мотив...
– Не убивала я Аллу, сколько раз говорить?
– Но ты же не хочешь, чтобы тобой прокуратура занялась?
– Пусть занимается. Все равно доказательств не будет...
– Ты в этом так уверена?
– Да, потому что не убивала... И хватит об этом... А к Насте я, так уж и быть, схожу... Если...
– Что, если?
– Не заставляй меня напрашиваться.
– А ты не напрашивайся.
– Ты – черствый чурбан...
Нонна налегла на коньяк. А он действовал на нее похлеще снотворного. Флакон еще не опустел, а она уже спала, облокотившись на барную стойку и положив голову на руки.
Глава четырнадцатая
Утром Панфилова разбудил легкий стук в дверь.
– Да!
В комнату вошел Левшин. Он действительно когда-то был прапорщиком, но не милиции, а федеральной службы безопасности. И сейчас он работал на безопасность, на личную. Равно как и прапорщик Захарский. Порядок в сельском поселении волновал их меньше всего. Отвечали они исключительно за охрану Марка Илларионовича. Раньше снимали комнату по соседству с домом, где он жил. Сейчас местом их обитания был особняк, который он купил.
– Там к вам пришли.
– Кто?
– Сосед. Господин Лосев, – коротко ответил Левшин.
– Что ему нужно?
– Вас хочет видеть... Похоже, он не в духе.
– Нонна Сергеевна где?
– В каминном зале. Мы ее на диван положили. Спит до сих пор...
– В каминном зале... Камера у нас там есть.
– Разумеется.
– Значит, так, проведешь Лосева в каминный зал. Скажешь, что я сейчас буду. Пусть подождет.
– Но там же Нонна Сергеевна.
– В том-то и весь смак... Хочу послушать, о чем они говорить будут. Изображение на мой экран выведи.
Панфилов оделся, но из спальни выходить не стал. Удобно устроился в кресле перед жидкокристаллической панелью, на которой в динамическом режиме изображен был каминный зал. Диван, на котором спала Нонна, рядом два кресла в том же готическом стиле.
Лосев озирался по сторонам. Левшин показал ему на кресло, но он продолжал стоять, пока не увидел Нонну. Удивился, но ничего не сказал. А когда охранник удалился, тронул ее за плечо. Она резко села, не свешивая ног на пол, протерла спросонья глаза. Удивленно вытаращилась на Лосева.
– Витя?! Ты что здесь делаешь?
– Что-что. Мой это дом, вот что!
Панфилов сам опешил от такого заявления. Надо было видеть, как изменилось лицо Нонны.
– Твой?
– Уже мой... А ты думала...
Видеокамера давала четкое изображение, Лосев был в фокусе – хорошо было видно его лицо. Недобрый взгляд, нервно вздымающиеся желваки, на тонких губах змеилась язвительная улыбка. На него неприятно было смотреть. Панфилов чувствовал к нему неприязнь. Такому банкиру он бы свои деньги не доверил.
– Он сказал, что это его дом.
– Кто, Панфилов? А бумаги он тебе показывал?..
– Показывал.
– Через принтер состряпал?
– Не знаю... Да, наверное... А я, дура, поверила... А ты зачем его к себе в дом впустил?
– Надо, значит, было...
– Он меня твоим коньяком угощал...
– Каким коньяком?
– Французским. «Л’Арт де Мартель»
– Семь тысяч долларов за бутылку, – задумавшись, кивнул Лосев.
– Вот-вот, а он этот коньяк за милую душу хлестал...
– А тебе что, жалко? – усмехнулся банкир.
– Тебе должно быть жалко.
– Жалко у пчелки... Он что, миллионер?
– Нет... Сказал, что миллиардер...
– И ты поверила?
– Сначала нет. Потом да. Он так убедительно говорил. Сказал, что пар спускать сюда приехал. Типа причуды олигархов...
– Может быть, – глядя на пальцы своих рук, кивнул Лосев.
– Что может быть?
– Ну, причуды... Я сразу понял, что он не простой мент... И дом этот купил... Мне назло...
– Он купил?
– Ну да. А ты что, поверила мне? – с неприязнью к Нонне хмыкнул он.
– Я уже не знаю, кому верить.
– Мне верь. И ему тоже... Он правда этот дом купил... Я хотел его взять, а Сурков, сука, два «лимона» выставил. Если б зеленью, а то в европейских рублях. Пока я думал, мент его за два с полтиной взял. Два с половиной миллиона долларов. Не торгуясь... Зачем он это сделал, а?
– Зачем?
– Вот я и хочу в глаза ему посмотреть. И спросить, зачем, а?
– У него же любовь. К Насте Грецкой.
– К Насте? Любовь?!.
– Ну ты что, я же тебе про него рассказывала. Он здесь лейтенантом служил, с Настей крутил... Ей тогда пятнадцать было. Оксанке столько же было, когда ты с ней...
– При чем здесь Оксанка? – вскинулся Лосев.
– Да так, вспомнила... Я ж тебя у Оксанки отбила... А Панфилова у Насти... Только с тобой дальше крутила, а с ним – облом...
– Ты? С ним крутила?
– Что, ревнуешь?
– Да пошла ты!
Банкир взял совершенно недопустимый тон. Нонна просто не могла не возмутиться.
– Сам пошел! – взвилась она.
– Крутила она с ним... – хмыкнул Лосев. – А здесь что делаешь?
– Не твое дело!
– Все, хватит... – пошел на попятную банкир. – Извини, что-то нервы не в дугу. Всю ночь вчера не спал, все про дом этот думал... Ты же знаешь, я очень хотел у воды свой дом поставить. А этот Грецкий... Максютов такой же... Слушай, я вот что хотел спросить. Кто дом продавать будет?
– Какой дом?
– Какой, какой, сестры твоей...
– А что, его продавать собираются?
– Не знаю. Потому и спрашиваю, что не знаю.
– Да нет, разговора вроде бы не было.
– А достанется он кому?
– Не знаю. Это как суд решит... Скорее всего, детям Максютова...
– Но они же не будут здесь жить?
– Не знаю... Я бы не жила. Плохой дом, плохая аура...
– Вот-вот, и я о том же... Такая аура цену на дом сбить должна...
– Ерунда.
– Почему ерунда?
– Дом риэлторы продавать будут. Неужели они расскажут покупателю, что здесь два трупа было?
– Риэлторы не расскажут. Но найдутся добрые люди, которые объяснят, какого кота им предлагают...
– И кто они – эти добрые люди? Ты, что ли?
– А хотя бы и я.
– Сам хочешь дом этот купить?
– Не знаю... Не знаю, успею ли...
Лосев замолчал, удрученно склонив голову к правому плечу. Панфилов не видел его глаз, но интуиция подсказывала, что в них смертная тоска.
Марк Илларионович решил, что пора выходить на сцену.
Банкир дернулся, увидев его. Порывисто сделал шаг, крепко сжав кулаки. Но, спохватившись, остановился, набросил на лицо располагающую к общению улыбку.
– Приветствую вас, Марк... Э-э...
– Илларионович, – с безмятежным видом подсказал ему хозяин дома.
– Марк Илларионович... Приветствую вас... Или можно просто Марк? Ну, по-соседски, так сказать...
– Можно и просто...
– И на «ты»...
– Ты брататься со мной пришел, Витя?
– Почему бы и нет?
– Откуда узнал, что мы теперь соседи?
– Так я ж этот дом хотел купить, – невольно помрачнел банкир. – А ты перекупил...
– Я не знал, что ты на этот дом претендовал.
– А что, Сурков не говорил?
– Если честно, я его и в глаза не видел. Этим домом юристы мои занимались...
– Юристы твои... Слышал я, что ты миллиардами ворочаешь?
