океанским меркам катер: длина метров семь-восемь, водоизмещение тонны полторы. Премиум-класс, пять- шесть спальных мест. Открытая капитанская рубка, широкая белоснежная палуба с ограждением из нержавеющей стали. Удачный вариант для не самого большого в мире озера.
Плохо, что хозяин яхты вел себя не очень прилично. На палубе три шезлонга, на одном спортивного сложения парень в шортах, справа и слева от него две живые женские модели, все трое с полностью голым торсом. У парня грудь прикрыта густым волосяным покровом, что само по себе не очень приятно для созерцания, а у девушек их силиконовые цацки открыты полностью. И это при том, что до берега всего ничего, метров двадцать пять – тридцать. Ясный жаркий день, жители элитного поселка на своих частных пляжах.
Панфилова не очень смущало это зрелище. Ему и самому приходилось катать на яхте роскошных фотомоделей, видел, как они загорают топлесс, как раздеваются до полного «ню». И не только видел... Но ему не нравилось, что голых девок могла видеть Агата. Жаркий солнечный день также выманил ее из дома на берег озера. Вода еще прохладная, она не купается, но стоит на пристани в закрытом купальнике. И тоже смотрит на яхту, на клоуна с шерстяной грудью, на обнаженных красоток. Может, она и современная девушка, но в любом случае такое безобразие развращает ее.
Марк Илларионович думал недолго. Поймал взгляд шерстяного и выставил ему на обозрение вытянутый вверх средний палец. Парень набыченно вскочил с места, грозно махнул рукой в сторону Панфилова, показывая на него наголо бритому амбалу за рулем. Тот все понял, направил свой катер к пристани, к которой уже бежали Левшин и Захарский.
Даже вдвоем его парни не выглядели так внушительно, как амбал в капитанской рубке. Но это ничуть их не смутило. Они легко вскочили на борт подошедшей яхты. Ее хозяин даже не успел понять, что произошло. Амбала аккуратно уложили на пол открытой рубки. Со стороны могло показаться, что он лег туда по своей воле. Лег и больше не поднимался.
Шерстяного бить не стали. Левшин быстро, но вразумительно объяснил ему, в чем он не прав, и вместе со своим напарником вернулся на берег. А яхта легла на обратный курс.
Теперь можно было и ополоснуться. Панфилов попробовал рукой воду, собрался с духом и решительно нырнул с головой.
Вынырнул и увидел, что Агата тоже уже в воде. На лице судорожно-застывшая улыбка, вокруг плотно сдвинутых губ, как ему показалось, синева. Она плыла к нему, явно жалея о том, что совершила столь глупый геройский поступок. А путь у нее не близкий, метров тридцать-сорок...
Панфилов махнул ей рукой, что нужно плыть назад, но Агата его не послушалась. И продолжала плыть.
Вода была настолько холодная, что ему самому захотелось на берег. Но уже было ясно, что Агата не успокоится, пока не доплывет до него. Словом, ему ничего не оставалось делать, как усердно мерять руками сажени ей навстречу.
Он плыл быстрей, поэтому встреча произошла в территориальных водах семейства Грецких.
– Ты сумасшедшая, – кивком головы он показал, что нужно срочно выбираться на берег.
– Здравствуйте, Марк Илларионович!
Похоже, Агата пыталась уязвить его. Ведь он не поздоровался с ней при встрече, разговор начал с упрека. Но приветствие она едва выговорила: зуб на зуб от холода не попадал. Казалось, дублируя слова, она выбивала ими морзянку.
– К берегу давай, к берегу!
– Рано еще...
– На тот свет еще рано, – кивнул он.
Пришлось брать ее за руку, тянуть на себя. Только тогда она поплыла к берегу.
Пляж у Грецких был доведен до ума. Морской песок, лежаки. Пристань с гаражом для лодки. Все как у людей, не должно было им быть стыдно перед соседями. И дом огорожен со стороны озера – не видно с берега, что происходит во дворе. Аналогично и в обратном направлении. Панфилов надеялся, что Настя не видела, как он схватил лежащее на песке банное полотенце и со всей силы стал натирать им замерзшую, покрывшуюся гусиной кожей Агату. А она стояла с закрытыми глазами, пошатываясь под порывами его сильных настойчивых движений. И, как ему казалось, млела от удовольствия.
– А теперь домой, быстро! – сказал он.
– Зачем? – не соглашаясь, мотнула она головой. – Здесь такое солнце!
– Солнце солнцем, а сама дрожишь как цуцик!
– Может, и дрожу, – усмехнулась она. – Но право имею. Хочу – иду домой, не хочу – не иду. И никто меня не заставит...
– Мне маму твою позвать?
– Не надо... Все, уже не дрожу. Согрелась.
Для убедительности она сбросила с плеч мокрое полотенце. Шальная улыбка, провоцирующий взгляд.
Агата знала, что красива. И что фигурка у нее не по-детски развита, тоже догадывалась. Она была уверена в том, что производит впечатление на Панфилова. И вела себя как юная фотомодель перед фотографом, от которого зависело, какого качества будет у нее портфолио, как сложится ее дальнейшая карьера.
– Ну, тогда до встречи!
Марк Илларионович тоже знал, что для сорокалетнего мужчины он выглядит более чем. Жирок на теле, конечно, есть, но тонус кожи еще вполне, обвислостей пока не наблюдалось, мышцы такие же тугие, как прежде. Он вполне мог перемахнуть через двухметровый забор, сваренный из труб и обтянутый сеткой-рабицей. Перемахнуть через него и оказаться на своем пляже.
– Не уходи! – чуть ли не умоляюще посмотрела на него Агата.
– Мне уже пора.
– А ты знаешь, кто там на яхте был? – загадочно улыбнулась она.
Было видно, что Агата пытается заинтриговать его.
– Кто?
– Мужик один.
– Вообще-то там их было два...
– Но хозяин яхты один. Его Альберт зовут. Он наполовину русский, наполовину армянин...
– Ты откуда знаешь?
– Знаю... Он, между прочим, влюблен в меня.
– Сама придумала?
– Нет! – Агата возмущенно расширила глаза. – Он сам мне сказал...
– Где он живет?
– Поселок здесь коттеджный недалеко... Такой же, как у нас, только в Кроловке... Я на лодке с мамой каталась, а он к нам на яхте подплыл. Сказал, что мама очень красивая. А про меня сказал, что я еще лучше. Сказал, что жениться на мне хочет...
– Так почему не женился?
– Как почему? – задыхаясь от возмущения, воскликнула Агата. – Я не хочу!..
– Да и рано тебе замуж.
– Не рано! Захочу – рано, не захочу – не рано... Или наоборот, захочу – не рано!
– Какая разница, как сказать?
– Вот именно, не важно, как сказать. Главное, смысл.
– А смысл в том, что Альберт твой ведет себя очень плохо.
– Да он нарочно рисуется, показывает, что ему и без меня хорошо... Я же сказала ему, чтобы он держался от меня подальше. Не светит ему ничего... Терпеть не могу таких придурков...
– А Лосева? – сам от себя того не ожидая, ляпнул Панфилов.
– Что Лосева? – не сразу поняла Агата.
– Я слышал, ты ему очень нравишься...
– Лосеву? А-а, Виктору Николаевичу... Да, он мне как-то сказал, что будь я постарше, он был жену бросил, чтобы жениться на мне... Сказал, что подождет...
– В шутку сказал или всерьез?
– Не знаю, как будто шутил... А тебе что? Ревнуешь? – спросила она и сама же стушевалась, опустила глаза.
– Нет, – он и сам опешил от столь остро прозвучавшего вопроса.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Для информации...
– А я знаю, он сегодня к Сурковым утром заходил. Ты сейчас в их доме живешь, да?
– Живу.
– Лосев к тебе заходил?
– Ко мне.
– Про меня спрашивал?
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что я ему нравлюсь? Нонна Сергеевна сказала?
– Нонна Сергеевна?!
– Да, она же с тобой сегодня ночевала.
– Ночевала?! – расстроился Панфилов.
– Ладно, ладно, как будто никто ничего не знает... Я знаю. Я видела, как она вчера к Сурковым приходила. Вчера пришла, сегодня ушла...
– Вчера пришла, вчера ушла. Сегодня пришла, сегодня ушла.
– Значит, она слишком поздно вчера от тебя ушла.
– Ты что, подсматривала?
– Нет, не подсматривала. Просто смотрела... Мама на тебя очень-очень обиделась, – злорадно улыбнулась Агата.
– Она что, тоже смотрела?
– Нет, я ей сказала...
– Зачем?
– А у нас нет с ней секретов... Она сказала, что ты в своем репертуаре...
– Что-что?
– В своем репертуаре. И Нонна Сергеевна такая же, как ты.
– Какая?
– Гулящая...
– И я гулящий?
– Выходит, что да... Да ты не думай, я не ревную. Ты же не станешь жениться на Нонне Сергеевне...
– Нет... И не было у нас ничего с ней. Она по делу приходила. У нее сестра погибла, я это дело веду...
– Да ты не оправдывайся. Я тебе пока что еще не жена...
Панфилов понял, что пора уносить ноги. Он повернулся к Агате спиной, но она подскочила к нему, обвила руками его шею. И в это время открылась калитка в сетчатом ограждении, на пляж ворвался стремглав Антон Грецкий.
Только глянув на него, Марк Илларионович почувствовал неладное. Отец Агаты был взбешен. Налитые кровью глаза навыкате, лицо багровое от злости, голова наклонена, как у быка, вооруженного рогами.
Панфилов надеялся, что Антон остановится. Но он с ходу ткнул его головой живот. Ярость умножала его силу, и Марк Илларионович не смог устоять на ногах – настолько мощным оказался толчок.
Грецкий не растерялся и постарался закрепить победу. Панфилов получил кулаком в нос. Боль, вкус ржавчины во рту, склизкая мокрота в глубине носоглотки. Но в принципе ничего страшного.
Антон ударил его снова, кулаком. Но Панфилов отбил его руку, направил кулак в песок. Плечом оттолкнул противника, поднялся на ноги, опережая его.
Поднимаясь, Грецкий не успел разогнуться к тому моменту, когда Марк
