словами Геры, вдруг завелся с полоборота:
– Резину, говоришь, поменяй?! Сам-то весь чистенький такой остался, а моими руками человека пришил, и тебе-то, конечно, все хорошо будет! Когда у тебя плохо-то было?! А мне теперь в тюрьму идти, да?! Ой, я мудак, – Вова обхватил голову руками и принялся, подвывая, раскачиваться на стуле, – какой же я мудак, что тебя послушал! Да лучше бы я в однушке всю жизнь прожил, чем теперь в камере двадцать лет прокукую! Знаешь что! – Он с яростью взглянул на Германа. – Я тебя, гниду, покрывать не стану. Я, если на допрос попаду, все про тебя скажу, что это ты меня заставил, понял? Так и знай… Ссать хочу. Где тут у тебя?
– Давай я тебя провожу, Володя. Ты не переживай. Все будет нормально. Квартира у тебя будет большая, с хорошим видом, на самом верхнем этаже. Даже выше, чем у меня. – Гера, поддерживая пьяного шофера, довел его до двери туалета и убедился, что тот, словно вулкан, принялся извергать из себя огненную водочную лаву.
Сам же Герман спокойно прошел в свой кабинет, из ящика стола извлек сувенир Славика Пронина и вернулся на кухню. Там он ткнул в кнопку кофеварки, подождал, пока чудесный аппарат сварит чашку душистого двойного эспрессо, открыл пузырек и с вытянутой руки, очень осторожно влил в кофе несколько капель средства из лаборатории Славы. Взял чашку и поставил на стол, туда, где до этого сидел Вова.
Шофер вернулся минут через десять. Выглядел он словно столкнувшийся с электричкой вампир: всклокоченные волосы, красные глаза, розовая пена на губах. Видимо, желудок не выдержал попыток владельца вывернуть его наружу, и несколько сосудов лопнули, что привело к внутреннему кровотечению. Гера вскочил из-за стола, заботливо усадил Володю на место.
– Вов, ты подвязывай с водочкой-то, ладно? Давай-ка лучше вот кофейку выпей, пока горячий. Я тебе сварил покрепче. Давай-давай.
Вова устало покачал головой:
– Давай, Гер, может, хоть башка немного отойдет, а то от водки этой подохнешь…
Он сделал первый глоток:
– Ух ты, вкусный кофе! Я такой и не пил никогда. Вкусней, чем «Нескафе».
– Хоть напоследок приличного кофе глотнешь, – двусмысленно сказал Гера, но Вова не обратил на его слова внимания. После кофе ему стало лучше, в голове прояснилось, и он засобирался домой:
– Доеду как-нибудь. А это… Как там насчет денег моих, Герман? Ну, вторая половина.
– Да вот, вот твои деньги, – Гера показал на точно такие же четыре пачки, – только вот как же ты поедешь за рулем, пьяный, да еще и с такими деньгами? Ведь это целое состояние, Володь. А не дай бог чего случится? Ну, там, менты тормознут, например? Они же тебя как липку разденут, Вовик! А чего недоброго еще и пришьют. Сейчас за десять рублей-то голову проломят, а у тебя четыреста тысяч. Евро! Ты давай-ка вот что: либо у меня оставайся, либо пойдем, я тебя до машины провожу и задаток у тебя заберу. Пусть у меня полежит здесь до завтрашнего утра. А завтра ко мне заедешь, день выходной, я тебе все и отдам. Ну, чего? Остаешься?
– Не. Меня моя с говном сожрет, если я ночевать не приду. Вообще-то ты прав, Гера, и с такими деньгами одному по ночной Москве ездить нечего. Проводи меня тогда, а завтра я за ними заскочу.
– Ну, как знаешь, Володя. А то остался бы, чего ты? Ты ж пойми, я твой друг, а ты на меня как на врага: «допрос», «тюрьма»… Я о тебе забочусь, о семье твоей, чтобы зажили вы все как люди. Так чего, поедешь?
Вова выглядел растроганным. Он обнял Геру и похлопал его по спине:
– Гер, ты меня прости. Я малость переволновался, и вообще не каждый же день такое случается. Просто у нее такие глаза были, когда она увидела пистолет и все поняла… Ты себе не представляешь… Я всю жизнь… всю жизнь!.. Эти глаза буду помнить…
Они вышли на улицу. Зима пыталась отстоять свои права и бесцеремонно прихватила себе начало апреля. Ночи были холодными, временами пытался пойти снег, на дорогах подстерегали редких прохожих мерзлые лужи. Володя чуть было не поскользнулся на одной такой и если бы не Гера, то точно упал бы и расшибся. Держась друг за друга, они дошли до машины. Вова сел в свой «жигуленок», завел мотор:
– Ну, я поехал?
– Давай. – Гера пытался выглядеть спокойным. – Ты, может, все-таки деньги-то дашь мне на время? Задаток?
– А, ну конечно. Вот. – Володя пошарил рукой под сиденьем и достал мешок для мусора. – Вот, держи. Завтра к обеду, как просплюсь, приеду сразу. Ты же дома будешь?
– Да какие вопросы, Володь. Мы теперь с тобой кровью повязаны. Тебе на меня только раз шумнуть, меня и закроют сразу. Ничего с твоими деньгами не случится. Конечно, буду дома тебя ждать. Бывай, старина. Увидимся…
Володя кивнул, хлопнул дверцей и нажал на газ. Через несколько секунд задние фары его машины слились с непрерывной красной рекой Ленинградского шоссе.
Гера долго смотрел ему вслед, сжимая в руке пакет с деньгами. Затем закончил свою фразу:
– Надеюсь, что не скоро.
…Поутру у Володи поднялась температура. Сразу до сорока. Он лежал в кровати, и его знобило. Стащил с супруги ее одеяло, закутался, попытался уснуть: думал, отпустит. Супруга стала во сне подкашливать, проснулась, увидела, что ее одеяло похищено «этим козлом», и принялась орать, взяв сразу очень высокую тональность:
– Ты что это, а! С бодуна тебя морозит, идиот?! Шлялся хер знает где, напился, пьяный за рулем был, а теперь ему, видите ли, холодно!!! Давай сюда одеяло мое!
– Наташенька, – взмолился Вова, которому с каждой минутой становилось все хуже и хуже, – мне правда плохо очень: и в груди болит, и жар какой-то прямо страшный. Может, ты мне дашь градусник?
– Иди ты к черту, понял! Надо тебе, сам возьмешь.
