– Я… Я не могу встать.
– Ну и лежи, подыхай, – взвизгнула Наталья, но градусник из шкафа все-таки достала и отдала мужу. – Нет у тебя никакой температуры, придуриваешься только…
Через пять минут она с изменившимся лицом растерянно смотрела на Вову, который на глазах просто таял, настолько высокий у него был жар. Глаза его блестели, губы пересохли и потрескались, на лице проступили красные пятна.
– Господи, Вовочка, да у тебя и правда сорок один! Да где это тебя так? Ты что хоть чувствуешь-то?
Вова уже плохо ее слышал и ответил еле ворочающимся языком:
– Не знаю я… Грудь болит, как все равно в легких что-то…
– Может, у тебя воспаление, как у Сережки было тогда? Давай-ка я «Скорую» вызову.
…В сороковой клинической больнице на улице Косаткина дежурный врач, поглядев на Вову, лежащего на каталке, на которую его перегрузили с носилок «Скорой», с ходу поставил ему диагноз пневмония и распорядился взять кровь на анализ. В воскресенье лаборатория в больнице начала работать только в одиннадцать часов. Пробирка с Вовиной кровью была в очереди первой. В одиннадцать часов тридцать семь минут она дала положительную реакцию на ВИЧ. В одиннадцать часов пятьдесят минут Вову перевели в инфекционный блок, где лежали двое больных гепатитом наркоманов. Вова сквозь почти черную пелену поглядел на них:
– Пацаны…
– Чо те?
– Вы какую-нибудь молитву знаете?
– Ну, знаем. А ты чо, думал, наркоманы не молятся, что ли?
– А почитайте мне, а? – попросил Володя.
– Какую ему почитать-то, Кольк?
– Давай, Саня, самую главную.
– Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но и избавь нас от лукавого… Эй, мужик? Эй, ты чего?! Доктор!!!
Вова лежал и смотрел в потолок немигающим взглядом. На лице его осталась улыбка. Он умер на словах «не введи нас во искушение» и просьбу избавить от лукавого уже не услышал.
Игры патриотов
Гера узнал о смерти своего шофера только к вечеру. Часам к трем дня, когда от Вовы так и не случилось никаких вестей, он понял, что яд действует, и, судя по всему, даже быстрее, чем предполагал Пронин. Сам позвонить долго не решался, а когда все-таки позвонил, то трубку взяла заплаканная жена Вовы. Гера некоторое время слушал ее отчаянные многоголосия, отстранив трубку от уха и не пытаясь даже вклиниться в монолог потерявшей мужа женщины. Затем, воспользовавшись паузой, когда Наталья, видимо, набирала в легкие побольше воздуха, пробормотал какие-то дежурные соболезнования и поспешил повесить трубку. Некоторое время сидел, разглядывая пузырек, в котором оставалось еще около двух третей содержимого, затем, видимо, на что-то решившись, прошел на кухню, открыл нижний шкафчик и выбросил «сувенир» в мусорное ведро: утром придет домработница и вынесет. Побродил еще некоторое время по пустой квартире, хотел было выпить, да вспомнил, что завтра понедельник. «День вопросов», как сам он назвал завтрашний день, и завалился спать. Ему приснился до болезненного блеска начищенный паркетный пол, какие-то яркие пятна отражений в нем, но, сколько он ни силился поднять голову и посмотреть, что же это такое там, на потолке, сияет, ничего не получалось.
…В понедельник Гера как ни в чем не бывало приехал в офис на такси, распорядился, чтобы внизу, при входе, была выставлена траурная доска с портретом Вовы, и попросил свою секретаршу, чтобы та собрала со всех сотрудников деньги:
– Ты там собери рублей по сто, чтобы на венок хватило. Позвони в «Ритуал», скажи, чтобы они там ленточки приготовили к венку с надписью «От коллег». Подожди, я вот тоже сдам, – Гера полез в бумажник, ста рублей там не обнаружил и, протянув ей тысячную купюру, сказал: – Как у тебя сотенных наберется, вернешь мне сдачу. И вызови ко мне Брикер, а то уже половина одиннадцатого, а наша принцесса изволит опаздывать, как всегда.
Секретарша принялась искать Киру по всем телефонам, но, естественно, никакого результата это не принесло. Промучившись с полчаса, она доложила Гере, что найти Киру Борисовну не в состоянии.
– Ну, ничего страшного. Как она появится, сразу пусть зайдет ко мне. – Гера, заканчивая фразу, набрал телефон приемной Рогачева:
– Алле, Таня? А Петр Сергеевич на месте? Что? Встречается? А с кем, если не секрет? С Сеченовым? А кто там еще? Они вдвоем… – у Геры вытянулось лицо, – и давно у них началось… началась эта встреча? Ах, только что… А вы не могли бы меня соединить с Петром Сергеевичем, как только они там… закончат?
Таких встреч «с глазу на глаз», между вежливо раскланивающимися и в то же время ненавидящими друг друга Рогачевым и Сеченовым, не бывало отродясь. Во всяком случае, Гера, поддерживающий с Таней приятельские отношения и поэтому находящийся в курсе всех кремлевских сплетен, о таких встречах не слышал. Давно уже став аппаратчиком, подпитывающим себя за счет мельчайших вибраций бесконечной интриги между сеченовской и рогачевской группами влияния, умело играя на настроениях обоих бонз и давно уже сделав для себя выбор в пользу более влиятельного Сеченова, сейчас Гера чувствовал себя неуверенно. Исчезновение Киры и смерть шофера в любом случае вызовут вопросы, на которые он должен будет ответить, и ответить так, чтобы отвести от себя если и не подозрения, которые обязательно возникнут, так хотя бы мысли о его прямом участии в исполнении этих убийств. О чем они могут говорить?
Есть такая поговорка: «На воре и шапка горит». Не раскрытому до поры преступнику начинает вдруг мерещиться, что все вокруг только и обсуждают его, чуть ли не показывая пальцами: «Вот он. Задержите негодяя». И Гера, не без оснований считающий себя гением авантюры, теперь в новом для себя качестве убийцы еще не научился справляться с такими вот припадками мнительной неуверенности, переходящей в
