посол.
Полемократ продолжал говорить. Толпа рокотала все громче.
– Мы-то знали, что Скиф на нашей стороне, хоть и не верили до конца, честно сказать, – Галиарт на миг замолчал, откусывая пирожок, выуженный из корзинки тетки Афросиды. – Но остальные – и Эвдамид, и эфоры, и особенно иноземцы – выглядели весьма растерянными. А говорил Скиф хорошо…
Леонтиск сосредоточенно слушал, жуя пирожок.
– Да, набормотал наш архижрец – бес на печку не вскинет, – хохотнул Феникс. – Македонец, крыса худая, от злости чуть из сандалий не выскочил, когда Скиф заставил-таки его выступить и всенародно признать, что Павсаний был не таким уж чудовищем, каким его представили. Римлянин промямлил что-то в том же духе, родил от силы две дюжины слов… Потом слово взял Эфиальт, ахейский пуп, и в отличие от прочих, попер на рожон. Заявил, что Павсаний, вечный враг порядка, был осужден за дело и пускай себе сидит на острове, там ему, мол, самое место. Ты представляешь?
– Угу, – промычал Леонтиск с набитым ртом. – И фто?
– Все начали орать, но Колченогий, пес, сразу навел порядок…
Оглушительный гул меди полетел по залу, отражаясь от стен и колонн, перекрывая крики и ударяя по ушам. Эвдамид колотил скипетром по колоколу до тех пор, пока не воцарилось некое подобие тишины.
– Граждане Лакедемона, соблюдайте порядок! – крикнул царь в толпу. – Иначе мне придется закрыть заседание.
– Конечно, щас! – раздался выкрик из середины зала. – Это заседание тебя закроет!
Лицо молодого царя окаменело.
– Кто это сказал? – спросил он тихо, но так, что услышали все.
Все крутили головами, пытаясь увидеть безрассудного наглеца.
– Кто? – повысил голос царь. – Выйди и предстань перед всеми, ты, бестелесный голос.
Толпа зашевелилась, раздвигаемая сильными плечами пробирающегося к трибуналу высокого мужчины.
– Я не бестелесный, – гордо произнес он, поднимаясь по ступеням. – Меня зовут Агасикл. Старший пентакосиарх Третьей моры хилиархии Афины…
– Разумеется, Питанатский отряд? – язвительно перебил его стоявший по правую руку от царя Леотихид.
– Питанатский отряд, – с достоинством кивнул Агасикл.
Братья-Агиады переглянулись.
– Под трибунал, – взмахнул рукой Эвдамид. – За оскорбление величия царского сана. Эврилеонт.
Командир Трехсот коротко дернул подбородком, и двое номаргов, схватив Агасикла под руки, уволокли его прочь. Рядом с ними дюжий пентакосиарх выглядел тщедушным евнухом.
В храме Ликурга установилось мертвая тишина. Кто-то глядел на Эвдамида гневно, кто-то восхищенно, но все – с уважением.
– Слово почтенному эфору Анталкиду, – бесстрастно произнес молодой царь.
Толстяк встал, коротко глянул в сторону почетных мест, где сидели римлянин и македонец, и откашлялся, прочищая горло.
– Толстый индюк напустил мути, – Феникс не на шутку увлекся рассказом. – Балаболил с четверть часа, а чего сказал – так никто и не понял. Я, по крайней мере, не уловил. Все вокруг да около – «с одной стороны», да «с другой стороны». Тьфу! Закончил же Анталкид, сообщив всем присутствующим, что рассматриваемое дело до опупения сложное, и надо бы, значит, его отложить. Для детального исследования и тотального расследования. Ну, этот фокус у него не прошел. Все опять начали вопить и ругаться, позабыв о свирепом царе-хромоножке. Ах, мать вашу, и мне дайте!
Это удивленный долгим молчанием Галиарта Феникс обернулся и увидел, что друзья с треском уплетают сладкие пирожки. Очень скоро совместными усилиями трех голодных мужских ртов запас чудесных пирожков был уничтожен. Перекусывая, Феникс забыл о лошадях, и ленивые скотинки тянули еле-еле, всем своим видом демонстрируя, что тоже не прочь чего-нибудь пожевать.
– Ну, дохлятина! – прикрикнул на них Феникс, щелкнул вожжами, и лошаденки нехотя затрусили чуть быстрее.
– То есть у эфора Анталкида не получилось сорвать заседание? – уточнил Леонтиск, держась обеими руками за скамью, чтобы не так трясло.
– Ни хрена у него не получилось, – сплюнул в темноту Феникс. – Да он, похоже, особо рот и не разевал на удачу…
– Ничего не вышло и у жрецов из храма Диоскуров, – добавил Галиарт. – Проводя жертвоприношение перед голосованием, они попытались вякнуть, что знамения неблагоприятны, но Скиф все проверил сам и с позором прогнал их прочь. И вот, наконец, настал момент голосования. Каждый из двадцати восьми геронтов должен был подойти к урне и опустить в нее зажатый в кулаке камень – белый, черный или черепок от кувшина.
– Белый – «люблю Павсания», черный – «хочу Агиадов», а черепок – «идите все в жопу», – пояснил Феникс.
– Да, что-то в этом роде, – захохотал Галиарт.
– И что же, что, не томите! – взвыл Леонтиск. – Когда посчитали камешки?
Ни Галиарт, ни Феникс ответить не успели: из темноты вынырнули размытые фигуры, блеснули мечи. Лошадей схватили под уздцы, и грубый голос произнес:
