нежелательным элементом. /543/
С целью превратить Венгрию, по словам уверенного в своих силах министра экономики Герё, за пять лет в «страну железа и стали» беспрецедентная четверть, а быть может, и треть национального дохода была реинвестирована в производство, причем почти половина капиталовложений досталась тяжелой промышленности (горнодобывающая, энергетика, металлургия и машиностроение). В результате темпы роста в тяжелой промышленности (20 % годовых) превзошли все межвоенные показатели, и к 1954 г. объем выпускаемой продукции в три раза превысил уровень 1938 г., причем доля промышленности поднялась с одной трети до более, чем половины. Конечно, эти впечатляющие цифры серьезно не дотягивали до 200 % совокупного прироста, первоначально установленного партией в качестве цели (причем партия, очарованная магией чисел, в 1951 г. подняла эту планку до еще более нереальной цифры – 380 %). Однако основные просчеты этой чрезвычайно однобокой стратегии развития состояли в долгосрочном экономическом дисбалансе, который приходилось компенсировать даже в период перехода после 1989 г. Дело в том, что подобная стратегия в стране, довольно бедной по запасам природных ископаемых, привела к созданию отраслей промышленности, в буквальном смысле пожирающих ее энергетические мощности и сырье. Побочным эффектом такой стратегии стала также еще большая зависимость Венгрии от Советского Союза в тот период, когда все ее экономические связи с Западом были полностью нарушены, а новые со странами СЭВ еще не установились. В то же время производство в легкой промышленности, которая не нуждалась в привозном сырье, не развивалось, а позднее даже стало сокращаться; развитию же современных отраслей промышленности (электроника, точное машиностроение, телекоммуникации и т. д.), нуждавшихся не столько в сырье, сколько в квалифицированных кадрах, – отраслей, имевших в стране солидную традицию и приличную базу и переживавших повсюду период стремительного прогресса, не уделялось никакого внимания. Подобные технические мелочи, тем не менее, не могли сдержать могучей поступи Строителя социализма, шагавшего десятитысячными отрядами на «бои за уголь» и «битвы за сталь» в заводские ворота таких индустриальных гигантов, как Металлургический комбинат им. Ракоши (новое название комбината «Манфред Вайс»), или на предприятия металлургического комплекса в Сталинвароше (Городе Сталина) и на дюжины им подобных чудовищ, возведенных в течение буквально нескольких лет вместе с ужасными поселками, выраставшими вокруг них и называвшимися современными городами. /544/
Военизированные понятия типа «битва», «отряды» не были чисто метафорическими: план производства расписывался по всем уровням сверху вниз вплоть до мелких производственных подразделений (сколь бы ни был этот план далеким от реальности). Им регулировалось даже внутреннее распределение рабочей силы. Это обусловливалось дефицитом рабочих рук в этот период, несмотря на то, что в течение первой пятилетки с безработицей было полностью покончено. Поэтому даже переход с работы на работу без официального разрешения мог наказываться как действие, «противоречащее интересам плана экономического развития» (по этому обвинению в 1951–52 гг. в судах было рассмотрено 15 тыс. уголовных дел). Искусственно раздутая тяжелая промышленность поглотила 120 тыс. бывших безработных и 160 тыс. прежде никогда не работавших женщин, не говоря уже о крупных стройках, на которых нашли работу около 350 тыс. селян, бежавших от насильственной коллективизации в аграрном секторе. И все же из-за низкой эффективности промышленность испытывала постоянный дефицит рабочей силы. Частично это вызывалось еще и тем, что страсть к грандиозным новым проектам ослепляла руководство, и оно совершенно не уделяло внимания 
таким видам деятельности, как ремонтные или реновационные работы. Кроме того, исключительно количественные параметры планирования привели к невероятным объемам выпуска низкокачественной продукции, выходившей из-под рук венгерских «передовиков производства», подражавших легендарному Стаханову в процессе заимствованного у СССР «социалистического соревнования».
К лету 1948 г., когда Ракоши, пользуясь военизированной лексикой, объявил войну крестьянам- собственникам, на селе было менее 500 коллективных хозяйств, созданных на добровольной основе. В целом, эти хозяйства владели всего 100 тыс. акров пахотных земель, так как вошедшие в них 13 тыс. крестьян были в основном малоземельными, рассчитывавшими путем объединения улучшить собственное материальное положение. Принимать и далее столь безрадостные, с точки зрения коммунистов, результаты они не могли и поэтому осенью 1949 г. была развернута массированная кампания по отчуждению крестьян от только что обретенной ими земли. Кампания эта велась с использованием всевозможных способов, причем самыми распространенными стали увеличение налогов и различных выплат, замена земельных наделов, а также принуждение к сдаче произведенной продукции, не считая административных и полицейских мер воздействия на оказавших сопротивление. Земельный налог с 1949 по 1953 г. вырос /545/ в три раза даже без тех дополнительных платежей, которые должны были платить примерно 70 тыс. крестьян, занесенных в кулацкий список. Попавшие в этот список подвергались не только беспрестанному поношению, но и социальной дискриминации: им не разрешалось заниматься общественной деятельностью и свободно пользоваться общеобразовательными учреждениями. И в добавление ко всему четверть всех пахотных земель в стране подлежала принудительному обмену. То есть для выравнивания владений кооперативов, чтобы их легче было обрабатывать, крестьяне были обязаны отдавать им свои земли, получая взамен равные площади в других местах. Это неизбежно приводило к потере крестьянами наиболее плодородных земель. В результате земля перестала быть надежной собственностью. Поэтому многие крестьяне либо вступали в кооперативы, либо вообще бросали сельское хозяйство. Однако в массе это приводило к пренебрежению землей: владельцы перестали вкладывать силы и средства в свои наделы, которые завтра возможно станут чужой собственностью, что не могло не отразиться на их урожайности. И, наконец, самое главное – крестьян обязали сдавать свою продукцию через систему централизованных поставок по ценам, которые значительно уступали не только ценам свободного рынка, но и были существенно ниже ее себестоимости. К тем, кто по той или иной причине срывал поставки, обязательно наведывались представители властей, и крестьян преследовали за то, что они «подвергли опасности общественное снабжение». В 400 тыс. случаев судебных разбирательств было установлено, что обвиняемые «прятали» запасы продовольствия. «Зачистка амбаров» под наблюдением сотрудников АВХ стала повседневной процедурой в жизни сельской Венгрии, особенно в 1951 и 1952 гг., когда низкие урожаи накалили обстановку до предела.
В годы запугиваний и репрессий количество кооперативов увеличилось до пяти с лишним тысяч хозяйств, а число их членов – до 380 тыс. человек к 1953 г. Однако даже с учетом тех, кто вообще ушел из деревень, большинство крестьян все же остались частниками. Они сохранили две трети всей пахотной земли, тогда как остальная была разделена между кооперативами и государственными сельхозпредприятиями. Крестьянство пережило трагедию, но не в тех масштабах, которые следовало ожидать исходя из действий партии. Хуже всего было то, что мучительные преобразования венгерского села имели ужасные последствия для развития аграрного сектора. Площади возделываемых земель сокращались год от года; производительность уменьшалась в результате неэффективного использования техники, /546/ собранной на специальных машинно-тракторных станциях, истощения почвы и бессмысленного расхода удобрений, а также массовой замены квалифицированных специалистов по агротехнике необразованными (или в спешном порядке подготовленными) крестьянами на ключевых должностях. После короткого периода свободной торговли Венгрия в 1951 г. вновь «подсела» на карточную систему распределения по широкому набору продуктов питания.
Поскольку дела в сельском хозяйстве шли, в лучшем случае, неблестяще, значительный рост национального дохода на душу населения в течение первой пятилетки в основном достигался за счет промышленного роста. При значительных объемах реинвестиций не было ничего удивительного в том, что наблюдалось уменьшение объемов потребления и снижение уровня жизни. Таким образом, уравнительные тенденции, свойственные режиму, проявлялись, прежде всего, в уравнивании по нищете, по нижнему пределу. Доходы новой элиты, например, руководства предприятий, всего в два раза превышали жалованье школьных учителей и в три-четыре раза зарплату самых низкооплачиваемых неквалифицированных рабочих, жизненный уровень которых, в свою очередь, был несколько выше или ниже установленного прожиточного минимума. И в эту последнюю категорию тружеников могла входить почти половина всего населения.
Как и во всех других сферах, развитие системы социального обеспечения (способы управления которой были идентичны любому другому подразделению в командной экономике, ставившей конкретные цели и разрабатывавшей планы) оценивалось также исключительно по количественным показателям: ею
