Иван Гришкин тоже ждал дискотеку, причем с нетерпением. С первого мига, как он увидел Риту, у него зачесались руки: так хотелось погладить ее волосы – светлые, почти белые, настоящие... Никогда он не видел вблизи таких волос. Но не подойдешь на перемене, не скажешь: я хочу потрогать твои волосы. А на дискотеке можно все.
Этот вечер наступил. Большой школьный зал расцвечен разноцветными фонариками, паркет натерт до блеска, сравнимого с блеском льда на катке. Но то, что Рита увидела возле дальней стены, заставило ее замереть. Барная стойка, высокие стулья возле нее – прямо как в настоящем современном клубе. Но кто сидит на этих стульях? Она засмеялась. Первоклашки. Сами залезли или их подсадили? С блаженными лицами они тянули морковный, как она потом узнала, сок из узких бокалов для коктейля.
Первые три танца были общими – танцевали все, кто как мог и как хотел. Первоклашки спрыгнули со своих стульев, возбужденные, они выделывали такие фигуры, что воспитательницы хохотали до слез. Потом они подхватили их и увели.
Теперь в зале остались старшеклассники. Диджей знал, какую музыку хотят поставить.
Иван подошел к Рите.
– Привет, – сказал он. – Ты здорово танцуешь.
– Я занималась гимнастикой, – ответила Рита, слегка краснея. – Целых пять лет.
– У тебя разряд? – спросил он, заставляя ее кружиться.
– Нет, я упала, растянула связки. А потом меня отдали в лыжную секцию. У меня по лыжам первый.
– Правда? Тогда ты приехала в правильное место, – улыбнулся Иван. – Здесь столько снега, можешь кататься с утра до вечера, легко сдашь на мастера.
– Могу, – сказала она. – А ты... поешь, мне рассказывали.
– Ну да. Пою.
– Я когда-нибудь услышу? – Она кокетливо наклонила голову, светлые волосы прикрыли лицо.
Он засмеялся.
– Конечно. У тебя очень красивые волосы, Рита, – сказал он. – Я никогда не видел таких волос... Вблизи. Только в кино или на картинке. Но там они не настоящие. – Он улыбнулся.
– Не настоящие? – Рита удивилась. – Ты думаешь, в кино все в париках?
– Нет, просто они крашеные. Мой отец говорит, что все женщины хотят носить волосы цвета молока оленухи.
– Ох, – фыркнула Рита.
– Ну да, – настаивал Иван. – Такие волосы нравятся мужчинам. – Он улыбнулся. – Мне тоже. Только настоящие. А у тебя настоящие. – Он протянул руку и погладил волосы, которые падали на спину Риты.
Рука обожгла спину еще сильнее, чем взгляд Любы, который устремился на нее. Рукой в перчатке, оттопырив мизинец, она держалась за плечо парня из десятого класса.
– А я, – вдруг осмелела Рита, – я тоже никогда не видела вблизи таких черных волос. Они жесткие? – Она протянула руку и прошлась по ежику волос.
– Ну и как? – тихо спросил Иван.
– Интересно, – уклончиво ответила Рита. – А еще интересней услышать, как ты поешь.
– Приходи завтра в четыре. Будет репетиция концерта для спонсоров.
– Приду, конечно.
– Галина Даниловна, наша директриса, говорит, что каждый может что-то предложить для концерта. Ты слышала, они приедут в весенние каникулы?
– Ох, это еще так неско-оро, – протянула Рита.
– Но мы должны удивить гостей чем-то, как говорит она, не тривиальным. А на это нужно время, – ответил Иван. – На самом деле, спонсоры вкладывают совсем не тривиальные деньги в нашу школу- интернат, сама видишь.
– Может быть, мне тоже что-то приготовить? Например, упражнение с лентой? Я еще не забыла гимнастику, – на ходу придумала Рита.
Они танцевали, болтали... Кажется, впервые за полтора месяца новой жизни Рита чувствовала себя так свободно.
Если честно, отправляясь в школу-интернат, она приготовилась к схватке. Она не манси и не ханты, а русская девочка, по странности обстоятельств попавшая в чужой мир. Всего на один год, только на девятый класс, как обещали родители. А эти дети оленеводов и охотников учатся вместе с первого класса и до последнего. Они – свои. Она – чужая.
Но, как оказалось, кто он – свой или чужой – определяется совсем не так, как она думала.
Сказать, что Рита никогда до сих пор не влюблялась, было бы неправдой. Влюблялась, да еще как. В детском саду, в лагере, во дворе. Но по-другому. Она влюблялась в красивую курточку, в джинсы, в велосипед, в мопед. Теперь она видела только Ивана. Спросить ее, как он был одет на дискотеке, – она бы не ответила. Но она могла сказать, что от его взгляда то краснела, то бледнела. У нее изменился голос при нем – точнее, интонации, которые удивляли ее. Она заметила, как у нее дрожали пальцы, когда он брал ее руку в свою. У него горела рука в ее руке... От него так хорошо пахло – свежестью, зимой, хотя в зале жарко. Ей хотелось спросить чем. Но она не посмела.
Но больше всего Рите нравилось, что они понимают друг друга с полуслова. Она начинает фразу, он заканчивает. И наоборот. Никогда и ни с кем у нее такого не случалось.
Иван проводил ее до комнаты.
– До завтра, – сказал он.
– Спокойной ночи, – ответила она.
Глава 8. Два в одном
– Ты... один? Ты пел один? – не верила Рита. Она заглянула за спину – нет ли там кого-то, кто пел бы вторым голосом.
– Один. – Он улыбался. Ему нравилось наблюдать за Ритой. Было ясно, что она потрясена на самом деле, а не изображает.
– Но такого не может быть. Мне кажется, у тебя кто-то стоял за спиной.
– Это я стояла у него за спиной, – услышала она голос Любы. Она возникла из ниоткуда. Рита поморщилась.
Иван, казалось, не слышал Любиных слов, он смотрел на Риту.
– Один. Я пел один. И стоял на сцене тоже один.
– Но я слышала два голоса, – настаивала Рита. – Я кое-что понимаю в пении. Моя мама хорошо поет. Когда она училась в Москве, она пела в хоре студентов МГУ.
Иван кивнул.
– Студенты хорошо поют. Но не так, как я. Я лучше.
Рита фыркнула, у нее уже была готова расхожая фраза: от скромности не умрешь. Но она не произнесла ее. Она вспомнила, как однажды папа в ответ на такую реплику спросил: «А зачем умирать от скромности?» И сам ответил: «Надо жить. Потому лучше жизни пока еще ничего не придумано».
– Значит, ты поешь один двумя голосами сразу? – Рита не могла понять, как это.
– Это называется горловое пение.
– А кто тебя научил?
– Моя мама, – ответил он. – Вообще-то считается, что женщина не должна петь в такой манере. Но если бы мама не нарушила запрет, я никогда бы не научился. Так, как поем мы с ней, умеют петь тувинцы, алтайцы, монголы, башкиры. Для манси такое пение непривычно. Ты правильно услышала двухголосое соло. Я беру две ноты одновременно. – Он усмехнулся. – Ты удивляешься, как европейские путешественники в середине позапрошлого века. Наше пение они описывали как чудо. А что такое чудо? То, что кажется невозможным.
Рита открыла рот, собираясь сказать что-то еще, но Люба, которая не отходила от них, протараторила:
– Иван знаешь кто? «Звенящий мальчик».
– Правда? – Рита посмотрела на Ивана. – Ты – «звенящий мальчик»?
– Ага, – сказал он. – Но не меня первым так назвали. Есть настоящие артисты, они выступают в больших городах, за границей. Там наше пение – экзотика.
