- Готовился в мореходку поступать, - пояснила Клавдия Дмитриевна. - Вдруг загорелся на штурмана выучиться… Так что стряслось-то с ним?
Не вдаваясь в подробности, я сказал, что Федор Петренко погиб, идет расследование, и необходимо сделать обыск в этой комнате. Переждав первую реакцию на печальное сообщение, попросил сестер быть понятыми, объяснил их права и обязанности, дал расписаться в документах, после чего приступил к делу.
Старый платяной шкаф со скрипучей дверцей. Пиджак, брюки, рубашка и плащ. В карманах ничего интересного.
Под кроватью - шикарный импортный чемодан с хромированными замками. Огромный, солидный, матово блестящий натуральной кожей.
- Сколько времени он у вас прожил?
- С годочек, может, поболе. Да какое житье - только когда не плавает. Вот месяца полтора подряд, пока пароход в ремонте. Крышу чинил, бедный… По вечерам, бывало, втроем чай пили, о жизни беседовали.
- О чем именно?
- Да обо всем. Я свою судьбу вспоминала, как бедствовала в войну, как одна детей поднимала. Глаша за свое - она на фронте лиху хлебнула. Он про плавания рассказывал, про страны ихние… Парень неплохой, ничего не могу сказать. Главное - выпимши редко бывал, и то в последнее время. А девиц этаких, - хозяйка сделала неопределенный жест, - вообще никогда не водил.
Я открыл чемодан. Английский шерстяной свитер, джинсовый костюм в пластиковом пакете, кипа ярких маек с броскими рисунками, два платья, несколько мотков мохеровой пряжи, очень красивые женские туфли и две пары босоножек, отрез переливающейся всеми цветами радуги ткани.
- Шерше ля фам, - многозначительно проговорил Валек.
- А может - обычная спекуляция, - предположил я.
- Упаси Боже! - замахала руками Клавдия Дмитриевна. - Глаша, скажи! Не спекулировал он! Соседка просила: 'Морячок, продай какие-нибудь хорошенькие вещички для дочери, все равно, мол, привозишь'. А он ответил: 'На продажу не вожу'.
- Вообще-то все вещи - одного размера, - сказал я. И обратился к хозяйке: - А девушка у него была?
- Чего не знаю, того не знаю, врать не буду.
На дне чемодана - несколько открыток со стереоэффектом, россыпь шариковых ручек, значки, магнитофонные кассеты, блоки жевательной резинки. Больше, кажется, ничего. Хотя вот, в углу… Странно!
Я с недоумением рассматривал вытянутый колбаской мешочек из необычной зеленой ткани - плотной, упругой, напоминающей клеенку или тонкий пластик. 'Молния', тесемочки, крючки, петельки… Похоже, самодельный.
- Что это такое? - спросила молчаливая сестра хозяйки.
- А это товарищ Федора принес… - ответила Клавдия Дмитриевна. - А для чего - не знаю.
- Какой товарищ? - перехватил я инициативу.
- Такой представительный, из горисполкома. Валерий! Вот отчества не помню.
- Почему 'из горисполкома'?
- Он же сам и говорил.
- А почему вы думаете, что это он принес?
- Да я как раз заглянула спросить что-то, вижу, он разворачивает, крутит перед лампой, вроде Феде показывает, дверь скрипнула - сразу убрал. А для чего она?
- Часто он приходил к Петренко? - рискуя прослыть невежливым, я оставил вопрос без внимания.
- В последнее время частенько.
- А не знаете, что у них за дела?
- Дела взаимные. Федя перед экзаменами волновался: желающих много, конкурс большой. Валерий помочь обещался, говорил, на заочном отделении у него есть свои люди. Но ему тоже от Федора чего-то надо было - все его уговаривал, коньяком угощал, золотые горы сулил. Дескать, совсем по-другому жить будешь, хозяином жизни станешь, тогда Зойка сама к тебе прибежит! А тот в ответ - ей совсем другое нужно, не в деньгах дело и не в тряпках. Валерий смеется: ничего, другие набегут, целая толпа, отбою не будет, останется только выбирать!
- А о чем шла речь?
- Вот этого не скажу. Я же только отрывки разговора слышала.
- И какое впечатление производил на вас Валерий?
- О, видать, человек влиятельный, со связями. Такой если захочет - все, сможет. И за нас обещал похлопотать, чтоб скорей квартиру дали.
Ай да Золотов! Услышь он эту восторженность в тоне Клавдии Дмитриевны, был бы на седьмом небе от счастья. Меня так и подмывало разочаровать ее, но я сдержался.
Оформил протокол обыска, потом записал показания Клавдии Дмитриевны и, прогнозируя дальнейший ход событий, предупредил, что придется ее еще побеспокоить и вызвать в прокуратуру. Дверь в комнату запер и опечатал.
Вернувшись на службу, мы с Вальком и исправно отдежуривший на телефоне Петр принялись рассматривать зеленый мешочек. Я сжал его в кулаке, потом бросил на стол - ткань расправилась, принимая прежнюю форму. Расстегнул 'молнию', пошарил внутри, нашел шов, с усилием - упругий материал пружинил - отрезал ножницами небольшой кусочек, положив в пепельницу, поднес спичку. Ткань оплавлялась, но не горела.
- 'Молния' и крючки пластмассовые, - сказал Петр, рассматривая непонятный предмет. - А если эту штуку свернуть и завязать тесемки, то крючки совпадут с петельками, застегнуть - и получается вот что…
Мешочек напоминал теперь кружок колбасы, болтающиеся веревочки усиливали сходство.
- Такой запах я когда-то слышал, - Валек поднес к лицу пепельницу, принюхался, потом обнюхал мешочек.
- Да, точно! В техникуме после третьего курса проходили практику на радиозаводе, там стенд с токами высокой частоты огорожен ширмой из диэлектрической ткани. Однажды случайно прижег паяльником - вот и запомнил запах! Она только другого цвета была и потолще.
- Раз ты такой опытный, объясни, для чего эта штука нужна, - въедливо спросил Петр.
Валек передернул плечами.
- Наверное, чехол какого-то прибора или детали… А может, изолирующий пакет…
- Разберемся! - Я быстро отпечатал короткий запрос.
- Сейчас Петр сходит в НИЛСЭ, и физики дадут точную справку!
Действительно, ответ был получен в тот же день: 'Представленное изделие изготовлено из синтетической ткани, применяемой в электро - и радиотехнической промышленности для защиты от вредных излучений'.
Но зачем такое 'изделие' понадобилось Золотову и Петренко?
Последние восемь лет из своих двадцати девяти Федор Петренко плавал. Вначале в каботаже, потом стал ходить за границу. Сейчас его сухогруз заканчивает профилактический ремонт, значит, была возможность допросить членов команды.
После бесед с замполитом и старпомом я вызвал тех матросов, которые близко знали убитого.
Начальство недолюбливало Петренко: его называли анархистом и демагогом, это означало, что держался он независимо, чинов и рангов не признавал, позволял дерзкие шуточки, любил 'резать правду- матку'. Товарищи по команде отзывались о нем, в общем, хорошо: душа нараспашку, смелый, рисковый, немного склонен к авантюрам. Слов на ветер не бросает, уживчив - для дальних рейсов это немаловажно.
Больше всего рассказал о Федоре его сосед по каюте Василий Егоров - здоровенный парень с красным, задубелым от ветра лицом.
- Я с Федькой давно плаваю, жили всегда дружно. Отца у него не было, мать два года как умерла, дворником работала, выпивала. В газетах пишут - неполная семья с ненормальной обстановкой - причина
