- Расстались? Не знаю… Мама его не любила: он ей как-то нагрубил.
Я вспомнил Калерию Эдуардовну - немудрено!
- …И вообще мама считала, что он мне не подходит: без образования, человек не нашего круга.
Я представил 'круг' Калерии Эдуардовны. Тут она была права.
- К тому же, говорила, он девять месяцев в году в море, так и будешь вдовой при живом муже.
- Значит, она вас убедила?
- Ну почему?.. Я и сама разбираюсь в жизни.
- А как вы, вы лично относились к Федору?
- В общем-то, он парень неплохой… Но потом присмотрелась и поняла: мама права.
- Вот как?
- Ну представьте, каково одной сидеть по полгода? И потом, пока он плавает, вещи всякие привозит, материальный достаток есть. А если что - травму получит, спишут на берег или визу закроют… Не сможет ходить за кордон - и все. Без специальности много не заработает.
От этих слов повеяло железным рационализмом Крольченко-старшей.
- Понятно… А кого из знакомых Федора вы знали?
- Только Валерия Золотова.
Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица.
- Кто такой?
- Он где-то в горисполкоме работает. Федор как-то зашел к нам с ним, а, оказалось, мама его хорошо знает - он ее постоянный покупатель. Так она мне все уши прожужжала - вот это тебе пара, человек солидный, обстоятельный, со связями, и деньги имеет.
Что ж, Золотов действительно по всем статьям вписывался в 'круг' заведующей секцией гастронома Калерии Эдуардовны Крольченко.
- Потом Золотов еще несколько раз к маме заходил, они сидели, разговаривали.
Я представил содержание этих светских бесед.
- Что общего у Федора с Золотовым?
- Честно говоря, не знаю. Люди они совсем разные. Но мне казалось, Золотов в Федоре заинтересован… Хотя, с другой стороны, маме говорил, что Федя долго на загранрейсах не продержится - с дисциплиной слабовато и на руку вроде нечист, дескать, вот-вот визу закроют… Непонятно как-то… Если дружишь с человеком, разве будешь про него сплетни распускать?
- Скажите, как Федор вел себя с женщинами?
- Что вы имеете в виду? - вскинулась Крольченко.
- Обвиняемая утверждает, будто он напал на нее, пытался изнасиловать.
- Ложь! Гнусная и грязная ложь! - возмущенно выкрикнула Крольченко. Кровь ударила ей в лицо, медленно краснели уши. - Федор мог ввязаться в драку, мог выругаться сгоряча, но такое… - Она отвернулась. - В этом отношении он был очень деликатен. Даже странно: казалось бы - моряк, резкий, несдержанный парень, но вел себя как джентльмен и никогда, никогда, слышите - никогда не позволял себе ничего лишнего! Эта дрянь, эта стерва врет!
Крольченко замолчала и подозрительно посмотрела на меня.
- Вы, надеюсь, ей не поверили?
- Работа следователя предполагает веру только в факты. А они пока такого заявления не подтверждают.
Порыв прошел, Зоя опустила голову.
- Сижу, разговариваю, отвечаю на вопросы… А человека нет. Так внезапно, дико, нелепо… Почему? Виновата ли я? Ничего сейчас не понимаю. Да и не верится. Не могу осознать… Можно мне уйти?
ВЕРШИКОВА
- Почему меня до сих пор не выпустили? - враждебно спросила она с порога следственного кабинета.
- А почему, собственно, вас должны освободить?
Я сделал вид, что не замечаю злого тона и нескрываемой взвинченности собеседницы.
- Потому что статья легкая, потому что призналась, потому что женщина, потому что не привлекалась, потому что не скроюсь никуда! - с ненавистью цедила Вершикова.
- Все вами перечисленное - ложь, - холодно сказал я. - Кроме того, что вы женщина. Но это не основание для освобождения из-под стражи обвиняемой в тяжком преступлении.
- Почему 'в тяжком'? - настороженно перебила она.
- А каким вы считаете умышленное убийство?
- Неосторожное, при самозащите! - с надрывом выкрикнула Вершикова. - Я же рассказывала!
- Ваш рассказ не подтверждается ни одним доказательством. Зато опровергается многими фактами.
Я говорил сдержанно и спокойно, не поддаваясь эмоциям.
- Где вы их набрали, факты-то? - скривилась обвиняемая. - Кто видел? Я и он, а те двое - наверху. Чего на пушку берете?
- Вы книжки читаете? Ну хотя бы в кино ходите? Видели, как расследуют преступления?
Сохранять вежливо-официальный тон удавалось с трудом.
- Ну подумайте - неужели убийства, грабежи и прочие мерзости творят при свидетелях? Нет, скрываются, осторожничают, концы в воду прячут. И что? Удается избежать наказания?
- Конечно, - презрительно усмехнулась она. - Дураки попадаются, а умные гуляют на свободе и плюют в потолок!
- Это вас соседки по камере научили такой премудрости?
- А хотя бы! Не все же такие растяпы, как я!
- Значит, соседки ваши умные?
- Еще бы! Ларка-управдом кого захочет вокруг пальца обведет. Да и другие девчонки.
- Почему же они не гуляют на свободе и не плюют в потолок?
Вершикова запнулась, но тут же оправилась.
- Вы меня не путайте да на словах не подлавливайте, знаем эти штучки! Есть факты - выкладывайте, нет - нечего голову морочить!
- Ну что же… - Я раскрыл дело. - Показания людей, хорошо знавших потерпевшего, его характеристики, моральный облик не подтверждают вашего заявления о нападении с его стороны…
Вершикова слушала внимательно.
- Судебно-медицинский эксперт исключает возможность неосторожности, несчастного случая… Поэтому ваше так называемое 'признание' ровным счетом ничего не стоит. И я предлагаю рассказать правду!
- Больше мне нечего рассказывать!
Я молча смотрел на нее, и она не отводила взгляда, в котором отчетливо читался вызов.
- Ну хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, как вам удалось нанести такой удар? - Я положил на стол протокол допроса Кобульяна.
Читала Вершикова долго, и на лице ее отражалась растерянность.
- Ну, что скажете?
Обвиняемая долго молчала.
- Не знаю, не помню… Налетел с разбегу. А как все получилось, не могу сказать.
- Придется проверять! Что такое следственный эксперимент, знаете?
- Проверяйте, - упавшим голосом сказала она.
Вершиковой было двадцать два года. Уроженка сельской местности, после окончания школы приехала в областной центр с мечтой поступить в училище искусств. Попытка окончилась неудачей, но домой она не вернулась - сняла угол на окраине и устроилась в парикмахерскую кассиром. Пять лет спустя в ней уже нельзя было узнать прежнюю скромную деревенскую девочку.
Работала маникюршей, имела 'своих' клиентов, обзавелась обширными связями. Жила на широкую ногу,
