Она провела ладонью по Коленькиной шипастой спине. Придвинулась ближе. Положила руку ему на живот. Потом опустила ниже, нащупывая орудие убийства моральных принципов следователя Татьяны Лопатко. Орудие находилось в явно небоеспособном состоянии.
– Это ты чокнутая, а не я, – будто оправдываясь отозвался Коленька. Он «переводил стрелки». Дескать, сама виновата, если бы не злила меня, я бы тебе сейчас задал трепку – о-го-го какую!
– Самую малость, – согласилась Таня. Ей такие песни были хорошо известны. Пальцы со свежим маникюром медленно теребили негожее орудие маменькиного сынка, поглаживая его от конца к началу и обратно. И хотя маникюра видно не было, а следовательно, возбуждающее эстетическое влияние на сознание клиента исключалось, тактильное воздействие тоже давало положительный результат.
Коленька вздохнул и потушил сигарету о плинтус. Но не поворачивался. Наверное, не был уверен в стойкости достигнутого эффекта. Лежал и ждал чегото. Каких-то подтверждений или гарантий!
– Ну, иди сюда, – сказала Таня.
«И до чего докатилась, Леонардовна… – попеняла она самой себе. – Девственников развращаешь! Никому он сто лет не был нужен, а ты нянчишься… И Тихон Крус был такой же, даже попасть толком не мог…»
– Я хочу кое о чем спросить, – пробубнил Коленька.
– Спросишь, спросишь, – разрешила Таня. – Потом. А сейчас иди ко мне…
Он повернулся и навалился на нее с остервенелой решительностью атакующего солдата, первым ворвавшегося в расположение противника с траншейным ножом в руке. Короткая рукопашная, как в реальном бою, закончилась очередным убийством – на этот раз Таниных надежд. Траншейный нож скукожился и выпал из горячей раны. Фрустрация осталась невредимой. Лопатко тяжело вздохнула, а Коленька, досадливо морщась, снова принялся искать сигареты.
– Подожди курить! – раздраженно сказала Таня. – Ты обо мне думаешь?!
– В смысле? – Маменькин сыночек уже вставил в рот сигарету, из чего можно было заключить, что ни о чем таком он не думает.
Наступила неловкая пауза.
– Куннилингус делать умеешь? – неожиданно для самой себя спросила она.
– Что?!
– Что, что! Оральный секс, говорю!
– Кто, я?! – Коленька не то удивился, не то испугался.
– Конечно, ты! Я-то все умею! – Таня Лопатко быстро села, развернулась и опустилась горячей и мокрой промежностью на лицо маменькиного сынка – будто в седло вскочила. Сигарета смялась и выпала из чувственного рта. Она быстро задвигалась взад-вперед, как несущийся к желанному финишу жокей.
– Пр-р-ш! Ты-ыш! – Поверженный солдат возмущенно издавал какие-то звуки и пытался увернуться, но деваться ему было некуда: белеющие в темноте холодные ноги следователя Лопатко фиксировали голову в нужном положении.
– Давай, работай, ты свое получил, теперь я хочу! – приговаривала Татьяна, ускоряя темп движений. То ли маменькиному сынку некуда было деваться, то ли он легко поддавался убеждению, то ли вошел во вкус, но Коленька пустил в ход язык, изображая глубокий поцелуй, самый необычный в своей молодой жизни.
На этот раз схватка продолжалась подольше и закончилась полной победой над фрустрацией: Таня застонала, еще сильнее сжала Коленькины щеки и обессиленно упала рядом с ним. Холодные ступни коснулись горячего лица.
– Пусти, пусти, – судорожно задергался Вышинец, выпутываясь из Таниных ног. – Мне надо в ванную!
Он бегом прошлепал по полу, полилась вода, раздалось отчаянное фырканье, будто в ванной обычной тиходонской квартиры резвился молодой кит. Кит шумно отплевывался и ругался.
Таня легла на подушку и расслабленно вытянулась. Она была удовлетворена. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Включила лампу на тумбочке, закурила. Тень от движущейся руки напоминала поднимающего шею динозавра.
Вернулся возбужденный Коленька. Он трогал мокрое лицо и опасливо нюхал руку.
– Что за дела?! Зачем ты это сделала?! – Он был возмущен, но не знал, как себя теперь вести.
Таня выпустила дым, пожала плечами.
– Обычный секс.
– Ни фига себе, «обычный»! Что тут обычного? – спрашивал он неуверенно, выдавая слабую осведомленность в вопросе.
– Запомни, один партнер должен удовлетворить другого. Если думаешь только о себе – иди в сортир и мастурбируй!
Коленька немного успокоился и лег в постель.
– О чем ты хотел меня спросить? – Таня протянула ему сигаретную пачку. Коленька кончиками пальцев вытянул сигарету за фильтр, понюхал пальцы. Он часто дышал.
– О чем, о чем… Ты что, со всеми так делаешь?
Таня сунула руку под подушку, трусики снова лежали там. Волшебные трусики. Она совсем не помнила, как снимала их. Они, наверное, сами слетают, когда надо, и прячутся в укромное место.
– Не со всеми, – сказала она, становясь на мостик с зажатой в зубах сигаретой. И подумала, что со стороны выглядит очень сексуально. – Некоторые сами просят.
Коленька внимательно и с интересом следил, как она надевает трусики. Таня боковым зрением поймала его взгляд и усмехнулась. Младенец постепенно приучался к самостоятельной еде и явно входил во вкус. Во всяком случае, куннилингус он возьмет на вооружение, это точно. Она усмехнулась еще раз.
– А Петровский просил?
Таня поперхнулась дымом.
– А при чем тут Петровский? – спросила она. Скрывая замешательство, потушила сигарету о пепельницу, легла на спину и положила руки под голову. Невольно принюхалась – даже после секса запаха пота под мышками не было, там вовсю благоухал цветочный дезодорант.
Коленька задышал еще чаще. Похоже, он еще обижался. Или опять обижался.
– При том, что пока мы это… – он громко шмыгнул носом. – В общем, ты раза два назвала меня Денисом. Выходит, ты с ним спала?
Спала. Но это было во сне. Или в другой жизни. Когда она еще не знала, что он работает на Контору. И потом,
– Ничего не выходит, – как можно безразличней объяснила она. – Если перепутала имя, так обязательно спала? Так, что ли? И чего ты вообще про него вспоминаешь? Мало ли с кем я спала! Или ты на мне жениться собрался? На кой он тебе, этот Петровский?
– Да так, интересно, – сказал Коленька в потолок. – Не пойму я, что он за сухофрукт такой. Зачем на Контору работает…
Он скосил взгляд на Таню. Она промолчала.
– Ладно, если бы ущербный был. Тупой. Бесперспективный, одним словом. Тогда понятно: таким путем карьеру делает. Но он ведь не такой, – Коленька приподнялся на локте. – Приятный, умный и дело знает? Правда?
– Что «правда»?
– Петровский ведь нормальный парень?
– Да чего ты привязался ко мне с этим Петровским? – сказала Таня, сдерживаясь. Внутри у нее нарастало напряжение, как давление в аварийном паровом котле богатяновской бани, уголовное дело по которой находилось у нее в производстве.
– Я же не с Петровским сейчас трахаюсь, а с тобой! Что ты мне засираешь мозги?
Давление достигло критической отметки. В бане грохнул взрыв, обрушилась стена, голые люди побежали по улице… Она же вдруг вскочила на ноги, тоже голая. Она уперла руки в боки, расставила ноги на ширину плеч. Груди с розовыми сосками чуть отвисали, треугольник волос густо темнел внизу плоского живота. Она приготовилась говорить громко и возбужденно, возможно даже кричать. В конце концов – какое кому дело? Да кто ты такой, в конце концов? Что тебе надо?
