– Ничего. Но за отца я тебе кадык вырву! – прошипел Расписной. – Помнишь, ты сказал, что сам заточку в брюхо совать не умеешь? Это точно! А вот я – все умею! Сваливай, и чтоб больше я тебя никогда не видел! Иначе – кранты! Ты меня понял, киллер яйцев?
Отпетый уголовник Расписной и облеченный властью старший лейтенант милиции Волков, объединившись в одном теле, способны убедить самого стойкого бойца за идею. Тем более что упорство в идеологической борьбе и способность поставить на кон собственную жизнь требуют совершенно разных личностных качеств.
Фогель кивнул:
– Я все понял, Вольдемар. Не надо волноваться.
Старший лейтенант Волков подозвал Ивонина.
– Отвезите его на вокзал и посадите в любой поезд. А если когда-нибудь еще увидите эту рожу – задерживайте и сообщайте мне. А я займусь им с пристрастием.
– Есть, командир, – козырнул старший экипажа.
– Я ничего не понял, – сказал Генрих, когда они остались одни. – Иоганн вел себя совершенно нормально, подчеркнуто миролюбиво. Сказал, что не осуждает меня, потому что это они меня вынудили. Мы расстались, как друзья, как прежде… Он приглашал меня в гости… Меня вновь стала мучить совесть. Почему ты так грубил ему, так ужасно угрожал… И кто этот человек, который разбился?
– Пусть твоя совесть успокоится, – Волк обнял отца за плечи. – Этот человек поджидал тебя в подъезде. Чтобы ударить ножом, когда ты пойдешь провожать своего друга Иоганна. И убить. План разработал твой друг Иоганн. Когда я погнался за этим человеком, он выбежал на крышу и сорвался вниз. Вот и все.
– Сам сорвался? – У Генриха было странное выражение лица. – Такие люди обычно крайне осторожны…
– Конечно, сам, – как можно искренне ответил Волк. Но, похоже, отца он не убедил.
– И все же ты очень страшно говорил с ним. Я даже перестал узнавать своего сына. Ты говорил как… Как…
Генрих так и не смог подобрать нужного слова.
Волк тяжело вздохнул:
– Все мы меняемся, отец. И с этим ничего не поделать.
В голосе его прозвучала горечь.
Мотька уже подумывал, что не грех бы избавиться от своей дурацкой кликухи. Он еще молодой, не до смерти же с такой беспонтовщиной ходить… Когда человек меняется, и погоняло новое появляется.
А жизнь его теперь пошла в гору, это ясно. Басмач держал базар, поэтому Мотька встречался с ним каждый день. И получал небольшие, но важные задания.
Например, надо было приглядывать, не утаивают ли продавцы часть выручки, честно ли платят положенную дань.
– Я человек справедливый, – любил повторять Басмач. – Если торговля не выгорела, разве я не пойму? Сегодня меньше заплатишь, нет проблем. Но уж если дела хорошо идут – отдай на общее благо!
Басмач любил говорить замысловато, а в переводе на простой язык это означало, что размер дани определяется индивидуально и зависит от товара. То есть – следить надо постоянно, никого и ничего из виду не упуская.
Вот Мотька и следил, и докладывал. Идет между рыбными рядами и вдруг видит, что инвалид дядя Петя, который всегда вяленой таранкой да чехонью торговал, из-под прилавка осетровую икру продает! А ну, пес одноногий, давай по другой таксе отстегивай! Да плевать, что у тебя одна баночка приблудилась, теперь всегда будешь за осетрину платить, а не за таранку! Чтоб не крысятничал!
Или Матрена, что свинину продает, – заплатила за одну тушу, а выставляет уже третий окорок. Иди сюда, шалава, гони бабки!
Басмачу и его людям в такие мелочи вникать западло, а Мотька и камеру хранения проверит, и к машине сбегает, все выяснит, до грамма и копейки. Он тут самый главный инспектор, его решения не обжалуются… Скажет – выгнать с базара, и выгонят!
Мотьке нравится решать чужие судьбы. Недаром те, кто его раньше за грязь считал, теперь лебезят и заискивают. Он очень гордился своей значительностью. По карманам уже не шарил, незачем. Вечером отдаст собранное – до рваного рубля, до замызганной копеечки – это очень важно – и официально получит свою долю. Это не украденные деньги, а честным трудом заработанные!
Бывали и помельче поручения. Но ведь с Басмачом оно так – никогда не знаешь, не обернется ли какая-нибудь мелочь крупным делом и крупной наградой. Говорили, и Холеный – такой же. Большие люди, одно слово!
Например, как-то Басмач велел Мотьке:
– Вот что, помнишь, про телку спрашивал я тебя, в магазине которая?
– Помню, – кивнул Мотька, умолчав о том, что даже слышал разговор этой телки с Басмачом у собственного подъезда. – Так что?
– Так вот, – продолжал Басмач. – Твое дело будет маленькое: надо ее вызвать, короче, выманить, куда я скажу. Она ж тебя знает! Только так сделать надо, чтоб пришла, – подчеркнул он с обычной угрозой в голосе.
– Да как же я так скажу, чтоб пришла? – испугался Мотька. – Нинка эта – уж больно девка самостоятельная, а на меня она вообще…
– А ты подумай. Что, совсем дурак? Зачем я тебя держу?
Басмач замолчал, презрительно глядя на Мотьку. У того сердце екнуло: ведь может все разрушиться, все доверие пропасть, и долгожданное уважение – тоже! И все из-за чего – из-за какой-то шалавы!
– Ты ей скажи, – посоветовал Басмач, – что тебя ее мент прислал. Неужели не пойдет?
– Пойдет! – обрадовался его подсказке Мотька. – Пойдет, куда она денется! На когда звать?
– Как магазин закроется, пускай к тюремному скверу подойдет. Там народу мало…
Сказав это, Басмач исчез в базарной толпе, оставив Мотьку в недоумении: мент-то мент, а почему вдруг он, Мотька, зовет Нинку к ее же менту на свиданку?
Когда гастроном закрылся, Мотька уже крутился у входа. Он знал, что сразу продавщицы не выходят: пока приберутся, пока товар в холодильники спрячут, пока посчитают – сколько продано да сколько наколдовано в свой карман… Час-полтора – не меньше. Но в таком деле лучше перестраховаться, сорвется – Басмач голову оторвет…
Нинка вышла часа через полтора, когда уже сгустились сумерки.
– Здрасьте, – подскочил Мотька. – Я к вам с поручением.
– Здравствуй, сосед. Тебе чего?
– Лейтенант меня твой послал, – сказал Босой. – Встретиться хочет.
Какое-то странное выражение промелькнуло в Нинкиных глазах. Видно было, что она удивилась.
– Так и сказал, что встретиться хочет? – спросила она, испытующе глядя прямо на Босого.
– Конечно. В парке ждет, вот здесь, за углом.
Нинка торжествующе улыбнулась:
– Видать, самому стыдно идти. Посыльного подослал. Значит, еще совесть осталась…
Мотька понял, что попал в цвет.
– Я ваших делов не знаю. Мое дело маленькое, я тебе передал. А там сами разбирайтесь.
И, стараясь не выдать своего волнения, Мотька повернулся и с независимым видом пошел по улице.
Глава 3
Личные счеты
Ночной звонок повторился.
– Не понял предупреждения, мусор? – сказал тот же низкий, с блатной хрипотцой голос. – Теперь поймешь! А ты следующий!
– Да я тебя в параше утоплю! – заорал Расписной.
– Это все пустой базар. А ты скоро пожалеешь… Очень скоро!
