утки. В идеале полагалось бы гуся, но, увы! Затем тушите всю эту роскошь в бобах, к столу подаёте раздельно.
К тайному восторгу Шарпа картошка вышла на славу: под жёстким ломким панцирем исчезающее- рассыпчатая мякоть. Каждый кусочек буквально взрывался на зубах. Шарп запивал всё кларетом и понимал, почему Дюбретон советовал приберечь его для главного блюда. Вино, словно дирижёр, заставляло звучать каждую из составляющих блюда отдельно, и, вместе с тем, сводило их в один оркестр, играющий фантастическую симфонию вкуса. Будучи на седьмом небе от удовольствия, Шарп искренне улыбнулся двусмысленной остроте Гарри Прайса, изрёкшего, что бобы не дают затухнуть искре его самоуважения, ибо, поев бобов, он всякий раз дивится, какой крепкий дух таится в его тщедушном теле. Лёгкую неловкость разрядил Дюбретон вопросом о том, правда ли, что в Лондоне газом освещают улицы? Шарп подтвердил и, по просьбе мадам Дюбретон уточнил, что газовое освещение проведено на Пелл-Мелл-стрит. Англичанка печально вздохнула:
– Пелл-Мелл… Я не была там девять лет.
– Война закончится, мадам, побываете снова.
Волосы Жозефины щекотали Шарпу скулу.
– Возьмёте меня, майор… в Лондон?
– Когда вам будет угодно.
Дразня его, она не сразу шепнула:
– Мне угодно сегодня ночью.
Её бедро жарко притиснулось к нему.
– Что ты сказала, дорогая? – сэр Огастес навалился грудью на стол, не в силах сдерживать гнев.
Жозефина мило улыбнулась ему:
– Считаю картофель на тарелке майора Шарпа. Он очень прожорлив.
– Чем сильнее мужчина, тем больше он ест. – Дюко тоже не отрывал взгляда от Жозефины и Шарпа.
– Поэтому вы едите так мало, майор? – невинно прощебетала Жозефина и засмеялась.
Снедь на тарелке рябого французика была и вправду едва тронута.
Жозефина прижалась к Шарпу и стала громко считать, помогая себе вилкой:
– Одна, две, три, четыре, пять, от этой вы откусили, шесть…
Голос её упал до прерывистого шёпота:
– Он спит беспробудно. В три?
С улицы послышался окрик часового:
– Qui vive?
Вилку Жозефина держала в левой руке, правая скользнула под стол и стиснула промежность стрелка:
– Восемь, девять. Десять картофелин, майор. Да?
– Полчетвёртого. – прохрипел он.
Запах её волос кружил голову. Она выбрала кусочек на его тарелке, наколола на вилку и приказала:
– Откройте рот, майор! Вам надо быть сильным!
Он разомкнул губы. Вилка пошла вперёд. Окрик часового повторился. Входная дверь дрогнула и распахнулась, обрывая занавеску.
Обедающие замерли. Вилка Жозефины застыла в сантиметре от губ Шарпа. На пороге улыбался во все тридцать два зуба Патрик Харпер. У его плеча, сверкая чёрными очами из-под капюшона, стояла Тереза. Жена Шарпа.
– Привет, муженёк!
Глава 17
Она так и не вошла в таверну. О, нет! Не Тереза и не в харчевню, где сидят французы. Их она ненавидела со всем исступлением, на которое только была способна её страстная натура. Оккупанты изнасиловали и убили её мать, и она собирала с них кровавую дань, по капле сцеживая с каждого лягушатника, попавшего в её безжалостные коготки средь пустынных приграничных холмов. Шарп брёл за ней по улочке вниз, к монастырю. Она встала, как вкопанная, и резко развернулась к нему:
– Забыл, как пользоваться вилкой, Ричард?!
– Да брось ты, она… ребячилась.
– Ребячилась?
Испанка презрительно фыркнула и отвернулась. Факелы освещали её тонкий волевой профиль, в котором не было ничего от нежной мягкости Жозефины. Это был профиль ястреба, прекрасной, но хищной птицы. Гордое лицо, лицо старой Испании. Мать его дочери.
– Вечно течная сука Жозефина, та самая, да?
– Да.
– И ты всё ещё носишь её кольцо?
Шарп опешил. Он забыл, и Жозефина не вспомнила, но кольцо с изображением орла подарила ему именно португалка перед Талаверой, перед тем, как он захватил французский штандарт – Орла. Шарп посмотрел на перстень, на Терезу:
– Ревнуешь?
– Ричард, – она улыбнулась, – Ты носишь кольцо из-за орла, не из-за неё. Однако её ты считаешь привлекательной.
– Толстовата.
– Толстовата? Для тебя толстовато всё, что толще шомпола. – она ткнула его жёстким маленьким кулачком, – Однажды я жутко растолстею, чтобы проверить, любишь ли ты меня по-настоящему.
– Люблю.
– И простишь всё-всё-всё? – Она встала на цыпочки, и он поцеловал её в губы, чувствуя любопытные взгляды французских часовых и Харпера.
Тереза нахмурилась:
– Только-то?
Он крепко обнял её и поцеловал снова. Она потёрлась о его щёку, тихо зашептала на ухо и отстранилась, чтобы увидеть, как окаменело его лицо.
– Не может быть.
– Может, Ричард. Пойдём.
Взяв стрелка за руку, Тереза повела его в поле. Звёзд стало меньше. Облака достигли юга. Там, где ни один француз уже не мог бы их услышать, она повторила:
– Шесть батальонов, Ричард. В деревушке пятью километрами ниже по тракту.
– Чёрт!
– А километрах в пятнадцати за ними – целая армия. Мы насчитали пять-шесть артиллерийских батарей. Уйма кавалерии, уйма пехоты. Длиннющий обоз.
– Чёрт. – он протрезвел.
Партизаны откликнулись на просьбу Нэна. То, что они обнаружили в долине Адрадоса, им не понравилось. Французские войска, нацеленные, подобно копью, на Португалию. Десять полков и больше. Не многовато ли для кучки дезертиров?
Нэн упоминал о предположительном плане захвата французами северной Португалии, но ведь это бессмысленно. Жалкая победа где-то на задворках Европы не затмит оглушительного разгрома в России. Зачем двигать целый корпус к чёрту на кулички, если, отбив назад Сьюдад-Родриго и Бадахос, можно выиграть время? Если англичане потеряют приграничные крепости, кампания 1813 года затянется на недели, а то и на месяцы.
– А как они вам объяснили своё присутствие здесь, Ричард?
