не слышал, это точно. Все больше молчишь, по телеку…
— Ладно, слушай, у меня к тебе дело есть.
— Естественно есть, стал бы ты просто так звонить.
— Да ну тебя, может быть, я тебя выпить зову.
— Ага, конечно, то-то тебе не с кем. Да и не пью л особо.
— Я тоже не особо. Просто от коньячку не откажешься, я полагаю.
— Не откажусь.
— Тогда открывай дверь.
— Какую дверь? — Кофе распространяло по всей квартире одуряющий аромат.
«Все-таки надо телефон протащить к столу, пил бы сейчас кофеек и соображал бы легче», — Константин принюхался.
— Какую… — В трубке на момент замолчали. — Квартира номер 56. Вот ее и открывай. Ты ведь дома.
Это прозвучало как утверждение.
— Давай, Орлов, — продолжал Толокошин. — Я у тебя за дверью стою. С коньяком.
— Вот те два, — сказал Константин, вешая трубку на рычаги. — Коньяк с утра…
И пошел открывать дверь.
— Я вот помню, Макаревич что-то там говорил про правильную, с его точки зрения, закуску к коньяку.
— Ну-ну, — промычал Толокошин, обгрызая дольку лимона и блаженно жмурясь при этом. Коньяк действительно был хороший, закуска была вкусной, лимон кислым. Сидели уже часа полтора. И кроме туманных предложений «подумать насчет государственной службы», Константин Орлов ничего пока не услышал. Александр Степанович тянул время.
— Так вот, по его мнению, есть только две закуски. Такая печенюшка…
— Крекер.
— Как угодно, хоть крекер, хоть кракер, такая печенюшка, на которую сверху положили какую-то там лабуду, смешанную с чем-то…
— Ничего себе описание,
— Не важно это, главное во втором рецепте…
— Слушаю.
— Второй вариант был такой: на кружочек лимона кладется ложечка икры. Черной.
— Ничего себе, Макар дает…
— Да, я тоже задумался.
— Ерунда это все. — Толокошин взмахнул рукой. — Будет все.
— Что все?
— Ну, икра там… Коньяк… Ананасы…
— Ананасов в шампанском нет, не пролезают, — пробормотал Костя, но гость не услышал.
— И рябчики тоже будут…
— А вот этого не надо.
— Не любишь рябчиков?
— Не то чтобы не люблю. Просто история с поглощением ананасов и жеванием рябчиков кончается обычно плохо. День последний и приходит буржуй.
Толокошин засмеялся:
— Ну да, я и позабыл, что ты у нас слегка коммунист.
— Я не коммунист. Просто буржуев не люблю.
— Понимаю.
— Если бы ты тогда не в экономический пошел, а со мной на философию в МГУ, то тоже бы их терпеть не мог. Нелюбовь к буржуям — это такая прерогатива философского движения.
— Собственно, я не особенно жалею.
— Я догадываюсь. Так что же ты мне предлагаешь?
— Конкретно по пунктам?
— Как хочешь. — Константин налил еще одну рюмку.
— Ну, в принципе, все зависит от того, чего ты хочешь. Почти что все. Нет, ну, расстрелять Чубайса, конечно, нельзя…
— Вот так всегда, сначала подманят, а потом бряк…
— Да ладно тебе, он столько лет рубильником руководил, должен же был кто-то заставить народ платить по приходящим счетам. — Толокошин покосился на Орлова и махнул рукой. — Ладно тебе, ладно. Не буду про Чубайса. Ну, нельзя его трогать. А так, что хочешь. Моя благодарность не будет знать пределов… в пределах. Или как там было?
— Благодарность будет безграничной, в пределах разумного.
— Во! Именно так.
— А чего ты хочешь?
Толокошин засунул лимончик в рот, почти не жуя, проглотил и вытер руки о салфетку. Костя понял, что сейчас разговор пойдет о серьезных вещах.
— Ты про Липинского слышал?
— Конечно.
— А про то, как он уходил за рубеж, слышал?
— По ящику долго трещали. Слышал.
— На что это похоже? По-твоему. — Александр Степанович взял в руки бутылку, повертел ее, снова поставил на стол, потрогал бороду. То ли волновался, то ли делал вид. За долгие годы работы в политике Толокошин знал цену и притворному волнению, и притворной твердости.
— На капитальную подставу похоже. Я уж не знаю, специально или нет, но такое ощущение, что все, прости, обосрались.
— Можешь не извиняться, потому что почти так все и выглядит. Я тебя знаю давно, слежу за тобой…
— Да? — Константин удивленно поднял брови.
— Нет, — замахал руками Толокошин. — Не про то ты подумал! Я в смысле за твоими работами слежу, ты же все публикуешь…
— Только в Интернете…
— Вот там и слежу. Хорошо все, хоть и не со всем согласен. Ну да ладно. Не про то… В общем, получается такая петрушка. Я могу тебе рассказать о подробностях дела, только если ты согласишься сотрудничать.
— Сотрудничать? Звучит как-то…
— Слушай, что у тебя за склад мышления такой, к словам цепляться? Если бы я твои труды не читал, то подумал бы, что ты демократ махровый и диссидент. Не сотрудничать, а работать! Так лучше?
— Лучше.
— Так и получается, что наш дальнейший разговор должен протекать только после твоего согласия и, более того, в другом месте.
— Ты меня все-таки пугаешь.
— Ничуть. — Толокошин опрокинул рюмочку.
— Но общие-то черты работы я могу узнать?
— Можешь. Ничего такого, к чему ты не привык. Все та же работа мозга.
— В какой области?
— В области идеологии.
— Ха! Согласен! Но только ты учти, моя идеология вполне может отличаться от общепринятого образца.
— Без проблем. — Толокошин поставил рюмочку и встал. — Поехали.
— Куда?
— К Президенту…
